- Эрагон, мы всегда были добрыми друзьями, я прошу тебя, не отнимай у меня этого, - Эбигейл сидела в кровати, сжимая слабыми пальцами край одеяла. Туго перевязанные запястья ныли от порезов, мешая погрузиться в желанное забвение. Эрагон стоял у окна, повернувшись к серафиму спиной и скрестив руки на груди. Его лицо выражало полное отрешение, и о внутренней борьбе свидетельствовали лишь едва сжатые губы.
- Я не отступлю, - проговорил он тихо, но твердо. Эбигейл вздрогнула, словно от удара хлыстом, рассекающим плоть до костей. В горле застрял крик невыносимого отчаяния. И все же выход был.
- Хорошо. Но позволь мне выразить согласие добровольно, - она прошептала это, не веря своему голосу, готовому сорваться на полуслове. Эрагон, удивленный услышанным, развернулся и подошел к Гейл, опустившись на колени рядом с ее постелью. Он потянулся, чтобы взять Гейл за руку, но та дернулась, будто ударенная током. - Я согласна, Эрагон. Я буду твоей женой. При одном условии...
- Каком? - нетерпеливо спросил серафим, скривившись. Он давно отвык от того, что кто-то смеет ставить ему условия. Даже если это самая желанная женщина его жизни.
- Ты никогда не прикоснешься ко мне.
Серафим вскочил на ноги и заметался по комнате, круша все, что попадалось ему на пути. На пол летели вазы с божественно красивыми цветами, рассыпаясь прозрачными, словно слезы ангелов, осколками, перемешивающимися с дьявольски кровавыми лепестками. Миниатюрная копия Статуи Равновесия оставила вмятину на стене. Лежавшие на столике книги безжалостно превратились в пепел. И лишь одна, самая любимая
(Его любимая, и Эрагон это знал),
была разорвана пополам и брошена Гейл как пощечина.
Мебель превращалась в труху щелчком пальцев, как превращались в труху надежды Эбигейл на сохранение хрустальной теплоты между ней и Эрагоном, и масло с картин стекало горькими слезами, которых давно была лишена сама Эбигейл.
- Это, по-твоему, похоже на согласие? - его голос, всегда спокойный и размеренный, сейчас звенел от злобы, затуманивающей разум.
- Больше, чем твой приказ, - Гейл подняла глаза на Эрагона, и его злость тут же испарилась. Она имела над ним власть, которую не имел даже Шепфа. Она владела его душой и бессердечно этим пользовалась. Конечно, он сказал ей, что это политический брак для укрепления их позиций в Цитадели. Но она все знала. Все знала и все равно отказала. У него не было выбора. Он должен владеть ей без остатка. Но, похоже, Эрагону никогда не победить Его.
- Я не домашний питомец, Эрагон, - ее голос, как всегда, размеренный и обволакивающий, проникающий в самое нутро и выворачивающий его наизнанку своим холодным равнодушием, укрытым толикой нежности для успокоения вскрывшихся ран, звучал тихо, но для нее самой был подобен воплю, - если ты хочешь взять силой то, что тебе не принадлежит, никто не силах тебе помешать. Но знай, - она снова посмотрела ему в глаза, на этот раз даже с вызовом, - мое сердце никогда не будет твоим. И я не оставлю попыток освободиться.
- Шепфа этого не допустит, - обозленно бросил Эрагон.
- Тогда бы бессмертные оставались таковыми при любых обстоятельствах.
Серафим открыл было рот, чтобы возразить, но тут же захлопнул его, осознавая слова Эбигейл. Чудовищность ситуации поразила его. Он оглядел разрушенную комнату, взгляд вернулся к Гейл, остановился на ее запястьях.
- Хорошо. Я не притронусь к тебе, пока ты сама этого не попросишь, Эбигейл, - он сказал это тихо, но каждое слово сочилось громкой угрозой. Если он не мог обладать ей в полной мере, то хотя бы не даст делать это другим.
- Никогда, - прошептала Гейл, упав на подушку и не удостоив Эрагона прощального взгляда.