Шестнадцатое ноября тысяча девятьсот двадцать восьмого года

Офелия Мастерсон отрешённо наблюдала в окно за тем, как ноябрьская погода Лондона щедро рассыпается перед прохожими в снежной крупе, начинающей свой путь где–то в глубине ртутно–серебристого неба. В Отделе магических происшествий и катастроф царило непривычное спокойствие, и девушка предпочла позволить ему увлечь за собой тревожные мысли, а не искать логичное объяснение отсутствию суеты. Глаза шатенки, казалось, остекленели, словно у тех пернатых чучел, которые Офелия нередко видела в магловских магазинчиках по пути домой. Было больно моргать, а веки припухли — и вовсе не от того, что недорогая тушь в первое время вызывала исключительно аллергическую реакцию, ссыпаясь с ресниц сухими песчинками. Мисс Мастерсон. Пересохшие губы шатенки беззвучно проговорили непривычное обращение, словно пробуя его на вкус. Мисс. Это слово щемило сердце Офелии четвёртый день кряду.
Все прочили девушке несчастливый брак с Ирвингом Мастерсоном — сотрудником Британского филиала Международной конфедерации магов. Поджарый и строгий мужчина с шрамом на лице, казалось, являлся полной противоположностью Офелии, которая обожала эстетику во всём и любила смеяться без причины. Но именно этот контраст и стал первым камнем, заложенным в фундамент будущей совместной жизни. Семейная пара счастливо прожила в браке почти три года, но детьми, к сожалению, так и не обзавелась. Ирвинг откладывал торжественный момент “X” до лучших времён, предпочитая с боем брать карьерные вершины, нежели прятать волшебную палочку от непоседливого сынишки. Рука Мастерсон непроизвольно соскользнула с груди вниз, рассеянно задержавшись на чреве. Как больно осознавать, что оно могло зародить в себе новую жизнь, тем самым дав продолжение мужчине, которого Офелия, как ей казалось, любила больше жизни. Так и есть: увенчавшееся успехом покушение на Ирвинга погасило в трепетной девичьей душе надежду на счастливое будущее.
— Мастерсон. МАСТЕРСОН, МЕРЛИНОВА БОРОДА!
Офелия вздрогнула от резкого звука; пелена воспоминаний отступила, обнажив суровую реальность — крохотный кабинет на третьем уровне Министерства Магии, в настоящий момент заставленный грязными чашками с потёками чёрного кофе. Кое–где — на подоконнике, на столе, на полу — виднелись бумажные «ёжики» скомканного пергамента.
— Экскуро. Офелия, дорогая, я, конечно, всё понимаю… — многозначительно произнесла Присцилла, поджав узкие губы и осматривая груду уже чистых фарфоровых предметов, — …но нужно держать своё рабочее место в идеальном порядке. Статус обязывает.
“Статус обязывает к чему угодно, только не к наличию такта…” — подумала Мастерсон, надеясь на то, что её коллега не владеет искусством легилименции.
— Я тут вот по какому вопросу. Маглы, прогуливавшиеся в Таймс–сквер, стали свидетелями появления кладки драконьих яиц и  их огнедыдащей мамаши в придачу. Стиратели уже трансгрессировали на место происшествия. И ты должна. Сделаем вид, что ты услышала срочное сообщение от мистера Фоули своевременно.
— Хорошо, — Офелия кивает головой, пропуская иронию Присциллы мимо ушей. — Я только пальто надену.
Тёмно–коричневый драп плотно укутывает хрупкое тельце девушки. Едва та прибывает в сквер, как импровизированный насест на её плечах занимают воронята. Их приветственное «Кар!» вызывает у Мастерсон слабый отголосок улыбки.
— Ни шагу без хозяйки? Я ведь на работе… Хорошо, можете остаться, только сидите смирно, — волшебница делает лишний виток шарфа вокруг шеи, тем самым утепляя своих пернатых подопечных, и ускоряет шаг, направляясь в сторону толпы. Один из Стирателей, Алистер, приветственно машет ей рукой.
— Мы уж думали, что ты не появишься. Ох и работёнку нам подбросили. А ведь день так хорошо начинался! — активная жестикуляция мужчины раздражала многих, но Офелия уже привыкла к этому. — И понадобилось же этой драконьей самочке избрать наш город в качестве хорошего места для высиживания яиц! В общем, с большей частью маглов мы уже расправились, осталась пара–тройка человек. Они на тебе, дорогая. И один очень странный тип. Непугливый такой. Сидит себе на скамеечке и рассматривает всех и вся. Даже Петрификус Тоталус накладывать не пришлось. Ты легко узнаешь его. По огромному носу. Прямо как у твоих пташек, — посмеиваясь, Алистер тянет руку к воронятам, но те лишь угрожающе клацают клювами, демонстрируя своё абсолютное нежелание вступать с кем–либо в телесный контакт.
— Алистер, судить о людях по внешности — последнее дело. Может, он человек хороший, а ты сразу ставишь на нём клеймо… Не оправдывайся: я ещё в состоянии расслышать насмешку.
В глубине души Офелии было совестно за то, что она позволила себе излишнюю резкость, но времени задумываться над этим не было. Стремительный цокот тонких каблучков о мостовую известил Стирателей о прибытии коллеги. Кто–то сочувственно хлопал девушку по плечу; кто–то перешёптывался за спиной и оставлял сострадательные клише при себе. Мастерсон не останавливалась до тех пор, пока не приблизилась к маглу, о котором говорил Алистер. Худощавый мужчина в ветхой одежде с любопытством взирал на происходящее вокруг и, казалось, был не столько напуган появлением огромного ящера, сколько заинтригован его происхождением. Офелия поджала губы и, опустив руку в карман пальто, изящным жестом вытащила волшебную палочку. На её ручке виднелись отпечатки женских пальчиков: Мастерсон уже забыла, когда в последний раз протирала артефакт о полы мантии.
— Добрый день, — брюнет постарался улыбнуться как можно вежливее, пристально наблюдая за воронятами на плечах волшебницы. Впрочем, мысли Офелии были слишком поглощены её личным горем для того, чтобы она могла ответить незнакомцу тем же. — Вы Офелия? Я слышал, как о Вас говорили...
— Обливиэйт, — направив волшебную палочку на мужчину, произнесла сдавленным голосом Мастерсон. Взгляд брюнета на секунду расфокусировался, и он, недоумённо осмотревшись, плотнее запахнулся в пальто и поспешил прочь. Офелия проводила его взглядом, после чего направилась в противоположную сторону, продолжая сжимать в руках магический артефакт. Её ждала работа — прежде любимая, но сейчас — отчаянно ненавидимая…

Двадцатое ноября тысяча девятьсот двадцать восьмого года

Тусклый ореол желтоватого света, обрамлявший покрытый коррозией фонарный столб, пронизывался редкими хлопьями снега. Они опускались на изрезанный трещинами асфальт, превращаясь в невидимые капли воды; бесстыже пробирались под шарф крупной вязки, коим была обмотана хрупкая шея девушки; застывали жемчужинами на её каштановых волосах, что небрежно ниспадали на тонкие плечики. Третья ночь Офелии Мастерсон начиналась и сходила на «нет» вместе с рассветом возле этого обветшалого кирпичного здания, склонившаяся крыша которого неловко грозилась упасть на голову случайному прохожему. Здесь жил мужчина, который по неведомым самому Мерлину причинам вызвал в душе волшебницы призрачный отклик. Её огрубевшее нутро всё ещё было изрезано болью от утраты супруга, но именно та мимолётная встреча с маглом в Таймс–сквер вдохнула в кровоточащие раны древнюю магию исцеления. На смену ледяному равнодушию, которое заполняло сознание девушки уже долгое время, пришло то детское любопытство, за которое Ирвинг когда–то и полюбил урождённую мисс Уотсон. Прежняя Офелия (о её существовании волшебница ныне вспоминала с мучительно пульсирующей тоской где-то под левым ребром) смело бросалась на амбразуру, решалась на отчаянные поступки, а мгновением позже пожинала плоды триумфа под желчный шепоток завистливых коллег из Министерства. Казалось, что такая девушка мечтает о власти и проводит ночь не в любовных утехах, но над доктринами диктаторов волшебного мира, что на нынешний момент потерпели крах, но изредка дают о себе знать в лицах немногочисленных последователей. Офелия Мастерсон всегда создавала обманчивое впечатление, а теперь и вовсе предпочитала подавлять любые проявления эмоций. Люди имели склонность выражать соболезнование, не соболезнуя при этом. И это утомляло. Разочаровывало. Приводило в бешенство. Словом, вызывало неправильную ответную реакцию, которой волшебница всячески старалась избегать. Когда нервы натянуты подобно дрожащей струне, накалять себя изнутри — не самая лучшая идея.
Последний золотой прямоугольник потух, словно задутое кем–то пламя свечи, оставив горьковатое послевкусие. Теперь дом ещё более походил на изувеченное существо, в котором уже давно не теплится жизнь. Мастерсон поёжилась — не то от налетевшего порыва ветра, не то от неприятного чувства обречённости. Пора возвращаться домой: лишняя минута здесь казалась волшебнице таким же безумием, как и всё её чёртова жизнь. Робкий шажок в сторону ознаменовал начало пути. Один. Второй. Третий. Резкий скрежет невольно заставил Офелию вздрогнуть. Некто решил подышать морозным воздухом и рывком распахнул окно — последнюю преграду на пути к вожделенной прохладе. И всё текло бы своим чередом, если бы не…
— Постойте! Подождите!
“Это он…” Казалось, прошла не одна вечность, прежде чем Мастерсон осмелилась поднять голову. Это он. Встретившись взглядом с мужчиной, волшебница почувствовала, как по спине пробежал лёгкий холодок. Магл не подавал ни единого знака, который мог бы свидетельствовать об инциденте пару дней назад. Он вовсе не походил на человека, чью память стёрли заклинанием Забвения. Он не звал незнакомую девушку, чтобы отпустить в её адрес одну из тех похабных шуточек, которые были приняты в отдельных компаниях. Напротив: молодой человек хотел что–то узнать — и это стремление чувствовалось настолько явно, что Офелия ускорила шаг, всё ещё, впрочем, сомневаясь, правильно ли она поступает. Как можно быть уверенной в чём–либо, когда жизнь, разогнавшись, летит под откос?
— Подождите, пожалуйста! Офелия!
Невольная пауза позволила мужчине, облачённому в пальто поверх пижамы, нагнать Мастерсон на углу соседнего дома. Волшебница сощурилась, изучая лицо незнакомца. Он помнит её имя. Он хочет с ней поговорить. Совпадения — определённо не то, во что Офелия привыкла верить.
— Вы знаете моё имя? — голос девушки дрожал, словно более всего на свете она боялась услышать слова, что почти сорвались с губ магла.
— Я… Я не знаю… — собеседник дёрнул плечами в сомнительном жесте. — Но мне кажется, что Вас зовут именно так.
— Вам не кажется: моя имя действительно…
До ушей Мастерсон донёсся лёгкий хлопок. Нет, этого не может быть. Звук был слишком привычным чуткому слуху девушки. Привычным и… неожиданным. Офелия могла поклясться, что затянувшаяся пауза — вовсе не плод её разыгравшегося воображения. Здесь нечто другое. Но что?..
— ПЕТРИФИКУС ТОТАЛУС!
— ПРОТЕГО!
Заклинания разорвали ночную тишину в клочья почти одновременно. Отразив серебристый луч света, Мастерсон успела заметить тёмный силуэт, который пригнулся, уворачиваясь от собственного заклинания. Этих двух секунд как раз и не хватало девушке. Крепко вцепившись пальчиками в ворот пальто магла, Офелия прикрыла глаза — и уже в следующее мгновение невидимый крюк вздёрнул необычную парочку к небу, подальше от этого проклятого места.

* * * * * * * * * *

— Что происходит? Где я?
— Вы можете хотя бы на секунду замолчать?!
Гудящее пламя уютно потрескивало в небольшом камине, отражаясь в глазках–бусинках двух ворон, нахохлившихся на насесте. Девушка нервно мерила шагами гостиную, думая о том, надолго ли хватит защитных заклинаний в случае неожиданного вторжения. Кто–то следил за ней — этот факт мисс Мастерсон не смогла бы отрицать, даже если захотела бы. Иначе как можно объяснить, что в Богом забытом квартале оказались одновременно два волшебника? Глоток огненного виски обжёг горло Офелии, но и после него не наступило долгожданное успокоение. Волшебница разочарованно поставила пустой стакан на отполированную поверхность журнального столика. Именно сегодня, двадцатого ноября, ритуал, к которому волшебница пристрастилась совсем недавно, дал сбой. Прискорбно.
— Я–то могу помолчать, но всё же…
— Что Вы помните? — Мастерсон бесцеремонно перебивает магла, не сводя с него глаз. — Не делайте такое удивлённое лицо: времени на демонстрацию актёрского таланта у нас нет. Вы знаете, как меня зовут, — и это неспроста. Поэтому это даёт мне основание думать, что это — не единственная вещь, которая всё ещё роится в Вашей памяти. Не вынуждайте меня прибегать к радикальным мерам, — конечно же, эти слова были чистой воды блефом, — а лучше скажите всё так, как есть. Пожалуйста. Иначе нам обоим не поздоровится.

Двадцатое ноября тысяча девятьсот двадцать восьмого года

Сны открывают двери в иной мир, но как убежать от его послевкусия?
Офелия понимала, о чём говорил растрёпанный долговязый мужчина, осторожно обходя её и приближаясь к насесту с воронами. Когда Морфей осторожно занимает место на краю кровати, постельное бельё не сминается узорчатыми складками. Мы ощущаем его присутствие мысленно, когда в сознании вспыхивают яркие огоньки — предвестники снов. Печальных, счастливых, тревожных, безмятежных. Мастерсон была знакома с ними лично, о да. Едва закрывая глаза и погружая тело в сладостную негу после тяжёлого рабочего дня, волшебница не то грезила снами о счастливой семье с мужем, который не отправился по ту сторону мира в длительное путешествие, не то металась в отчаянии на кровати, раздираемая болью и отчаянием. Фрагменты сновидений вводили девушку в заблуждение: порой она едва осознавала, что это — не более чем плод разыгравшегося воображения, а не обрывки воспоминаний, которые не упорядочит ни один Омут Памяти. Офелия Мастерсон прекрасно понимала собеседника. Разница заключалась лишь в том, что ему, чёрт возьми, всё это не приснилось!
— Это был не сон, — отрицание очевидного виделось волшебнице не более чем абсурдом юродивого. — Мы действительно встретились в Таймс–сквере… Да, — выдержав паузу, в течение которое Мастерсон воскрешала в памяти события того дня, — тогда действительно шёл дождь. Я была в том же пальто, а Вы всё так же много болтали и рассматривали всё вокруг так, словно появление огромной огнедышащей драконихи Вас нисколько не смутило, и я…
Тираду Офелии прервал недовольный возглас брюнета. Магл возмущённо тряс пальцем в воздухе, едва не укушенным бодрствующей птицей. Волшебница не смогла сдержать улыбку. Изящно проходя между двумя креслами с резными ручками, Мастерсон ласково покладила птиц по клюву указательным пальцем, после чего перевела взгляд на мужчину.
— Они совсем не злые. Не говорите о них так, — словно в знак признательности, вороны тотчас лениво спорхнули с насеста на узкие плечики хозяйки. — Они очень умные и преданные. К сожалению, они не разносят почту, как это делают совы, но я и заводила их не для этого, — уголки губ Офелии дрогнули в едва заметной улыбке–ностальгии по дням, которые утекли сквозь пальцы подобно воде. — Я нашла их прошлой зимой ещё маленькими птахами, которых изрядно потрепал дворовый кот. Они долго не давались в руки и клевали что было мочи, — подняв правую руку вверх, девушка продемонстрировала бледный шрам — напоминание о том длительном периоде приручения. — Но я справилась. И… Ир… Ирвинг помог мне.
Имя погибшего супруга отозвалось резкой болью в грудной клетке. Произносить его с каждым днём всё тяжелее и тяжелее. Отворачивая взгляд от собеседника, дабы тот не заметил подозрительно поблёскивающих глаз, Мастерсон вновь вернулась к окну. На стекле появились первые капли: погода, казалось, вторила хрупкому душевному состоянию девушки.
— Это был не сон, — сменила тему разговора Офелия, возвращаясь к недавним событиям. — Это случилось на самом деле. Вы видели слишком многое, а ваши сны — не более чем неверно подействовавшее заклинание Забвения. К сожалению, в последнее время я и впрямь ужасно рассеянная. Это и стало причиной.
— Причиной чего?
— Причиной того, что Вы здесь, — девушка обернулась к собеседнику, пристально глядя в его уставшие глаза. В них читалось бремя, присутствие которого мужчина, казалось, не осознавал и сам. Но что это за бремя? Волшебница расслышала шёпот интуиции. Эта чертовка никогда не подводила её. Возможно, и в этот раз не стоит делать исключение?
— Меня зовут Офелия Мастерсон. Я работаю в Министерстве Магии. Я волшебница.
— Вы… кто?
— Волшебница, — повторила девушка, диву даваясь, с какими недалёкими людьми ей порой приходится общаться. — Колдуны и колдуньи из детских сказок — не выдумка. Они действительно существуют. Одну из них Вы видите прямо перед собой.
Мужчина ловил ртом воздух, словно выброшенная на берег рыба. Что же, Мастерсон не могла винить его в этом: правду (а особенно такого рода) всегда тяжело принять. Магл едва ли не рухнул в кресло, с трудом осознавая события, в которые был вовлечён по несчастливому совпадению. Офелия едва заметно пожала плечами, отчего вороны, возмущённо каркнув, вернулись на насест, стилизованный под золотую ветвь дерева. Волшебница же заняла место в кресле возле камина, отрешённо наблюдая за тем, как золотистые искорки взметаются над языками пламени и тотчас исчезают в небытие.
— Нам осталось выяснить только одно, — Мастерсон нарушила молчание, когда решила, что собеседнику было уделено достаточно времени для осознания и принятия сказанного. — Почему на нас сегодня напали? Связано ли это только со мной или же причина заключается в Вас? Я чувствую, что Вы замешаны во всём этом. Каким–то невероятным образом Вы повлияли на события волшебного мира, будучи простым маглом — клерком, я бы сказала и думаю, что не ошибусь. Для физической работы Вы не годитесь, — “…впрочем, насчёт умственной я бы тоже поспорила, но не стану…” — Мы должны в этом разобраться. И, к сожалению, у Вас нет выбора. Я не отпущу Вас до тех пор, пока ситуация не прояснится. Предупредите родных и коллег о том, что сорвались с места в какой–нибудь пансионат возле моря с целью подправить пошатнувшееся здоровье. Возражения не принимаются.
Рука Офелии на мгновение задержалась на рукояти волшебной палочки, которая пряталась за пазухой. Если магл надумает предпринять попытку бегства, девушка позаботится о том, чтобы она не увенчалась успехом. Но мужчина, казалось, и не думал возражать. Единственная положительная новость за сегодняшний день.
— Что же, хорошо, — истолковав затянувшуюся паузу как согласие, Мастерсон продолжила, — я рада, что Вам присущ здравый смысл. А теперь давайте, наконец, забудем о том, что сегодня было, и постараемся уснуть… А, может быть, Вы голодны? — урчание, доносившееся из соседнего кресла, было ярким свидетельством того, что мужчина, возможно, и не ужинал. — Я бы тоже не отказалась от чего–нибудь съестного.
Покинув нагретое место, волшебница направилась в сторону выхода, но задержалась в дверном проёме.
— И я до сих пор не знаю Вашего имени.

Двадцатое ноября тысяча девятьсот двадцать восьмого года

Уильям Брэнстоун… Волшебница мысленно повторила эти слова, словно пробуя на вкус и желая понять, насколько легко их звуки проскальзывают в пересохшем от волнения горле. Благородное имя для благородного человека — это чувствовалось. Не в полном отсутствии хищной грациозности, не в тонких чертах испещрённого морщинами мужского лица, не в сумбурных жестах–попытках хотя бы на мгновение прикоснуться к чернильному оперению воронов. Благородство ощущалось в силе духа, в стремлении обмануть себя ради спокойствия, в желании верить в чудеса, что прежде были тайной за семью печатями. Мастерсон не могла объяснить, почему незнакомец, наблюдавший за ней с некоторой опаской, напоминал давнего друга, которого однажды вышвырнули из сознания шатенки пинком под зад, наложив заклятие Забвения. Этого человека нельзя было прочесть, словно раскрытый учебник по трансфигурации — самому любимому предмету Офелии, который девушка изучала в Хогвартсе с особой тщательностью, штудируя древние фолианты и тайком пробираясь в Запретную секцию. К счастью, Дезиллюминационное заклинание работало безотказно, и даже спустя несколько лет после окончания Школы Чародейства и Волшебства Мастерсон не избегала его: коллеги в Министерстве порой бывали назойливыи, словно навозные мухи. Уильям так же сыпал неуместными вопросами, но они не вызывали желания накинуть на себя сотканный из магии невидимый полог. “Кто же ты такой, мистер Брэнстоун?..”
— Если Вы любите мышей, — Офелия слабо улыбается, продолжая стоять на пороге гостиной: кто бы мог подумать, что этот нескладный магл окажется столь забавным, — то могу приготовить их… Нет, не волнуйтесь, — вытянувшееся лицо журналиста вызывает более широкую улыбку: кажется, теперь он ожидает чего угодно от сложившейся ситуации, — по Вашему лицу видно, что грызуны — не самое любимое блюдо. Поэтому ограничимся супом с потрохами и ростбифом с овощами. Следуйте за мной, я проведу Вас в столовую.
Путь до комнаты, в которой Мастерсон не ужинала со дня гибели Ирвинга, занял не более полуминуты. Потчевать гостя — пусть и такого странного, как Уильям, — в гостиной было бы невежливо. Пропустив брюнета вперёд, волшебница задержалась на пороге, с силой сжимая резную дверную ручку. Боль и опустение — вот что теперь приносили эти стены нежно–золотистого цвета, ещё недавно напоминавшие бархатистый песок океанского побережья, а сейчас навевающие ассоциации с вратами, ведущими в загробный мир. Офелия не верила в существование Всевышнего, но после смерти супруга обзавелась привычкой смотреть в пронзительно–серое небо, успокаивая себя одной и той же мыслью. Он там. С ним всё будет хорошо. “А со мной?..”
— Сейчас будет ужин, — стараясь скрыть неутолимую горечь в голосе, Мастерсон стремительно вышла в коридор. Непрошенная слезинка блеснула на фарфоровой щеке, и волшебница поспешно стёрла её тыльной стороной ладони. Не сейчас. Не время.
Кухня встретила хозяйку сумрачным взглядом: свет здесь не зажигали уже очень давно. Хэбби, пожилой эльф–домовик семьи Мастерсонов, отсутствовал: на следующий день после похорон Ирвинга Офелия отправила его к свекрови, чувствуя непреодолимое желание провести в одиночестве столько дней, сколько на это потребуется. К счастью, волшебница неплохо готовила и вполне могла состряпать себе что–нибудь приличное. Ловкий взмах палочкой — и ингредиенты для супа, нарезанные ровными кусочками, отправляются в посудину, а ростбиф покрывается румяной корочкой в духовом шкафу. Желудок Мастерсон свело от голода с характерным звуком: шатенка забыла, когда в последний раз баловала себя полноценной едой. Гостеприимство — черта всех англичан — вынуждало Офелию вспомнить о навыках, которыми, казалось, она владела ещё в далёкой юности.
— А вот и ужин! — с этими словами Мастерсон появляется на пороге, вынуждая гостя вздрогнуть и резко отложить в сторону книгу, которая уже успела припасть тонким слоем пыли и теперь хранила на своей поверхности отпечатки пальцев любопытного магла. Изящным движением руки девушка руководила процессией из нескольких тарелок, плывущих по воздуху. Уильям, открыв рот от удивления и издавая сдавленные звуки, падает на ближайший стул и тотчас отдёргивается, едва тарелка с супом занимает своё место на обеденном столе. “Что же… Кажется, теперь он и вправду поверил в магию…”
— Не знаю, нравятся ли Вам эти блюда, — Офелия задумчиво покосилась на суп, который раньше не любила, — но, поверьте, нам потребуется что–то весомее, чем чай с десертом. Сегодня на Вас свалился целый ворох новых знаний, а обдумать их на пустой желудок ещё никому не удавалось. Желаю приятного аппетита… Хотя что–то мне подсказывает, что Ваше врождённое любопытство не позволит трапезничать в тишине, — Мастерсон тихо засмеялась. Она давно отвыкла от этого звука. Отвыкла издавать его. Отвыкла быть весёлой и беззаботной — такой, какой и полюбилась Ирвингу. Брэнстоун же вызывал щемящее чувство ностальгии, которое подсказывало Офелии: она ввязалась в нечто, что затянется ни на один день. Но что это «нечто»? Ответ так и не пришёл на ум пытливой волшебницы.
— Уильям, я не хочу, чтобы Вы лопнули от переполняющих Вас вопросов, — вид брюнета, опасливо наблюдающего за столовыми приборами, не мог скрыть его желания узнать о происходящем как можно больше. — Спросите о чём угодно. Я отвечу. Тем более что Вы и так видели многое, и утаить что–либо будет сложно.

Двадцатое ноября тысяча девятьсот двадцать восьмого года

Огненные витки свеч отбрасывали изящные тени на стены просторной ванной комнаты, каждое посещение которой отдавалось щемящим уколом между третьим и четвёртым рёбрами. В облицованных тёмно-зелёным мрамором стенах, казалось, отражался бледный призрак Ирвинга. Высокий потолок чёрного цвета напоминал о непроницаемой толще сырой могильной земли, которая отняла у Офелии самое родное, что у неё было. Её супруга. Человека, который умел улыбаться с тремя кнатами в кармане и воспоминанием о заплесневелой булочке, съеденной несколькими днями ранее. Волшебника, который знал не одну сотню заклинаний, но не смог предотвратить вероломное покушение. Мастерсон тихо всхлипнула и тотчас деликатно откашлялась в ответ на вежливое недоумение Уильяма, робко затаившегося в дверно проёме и опасавшегося заходить в комнату не меньше Офелии. Волшебница посторонилась, пропуская мужчину и незаметно утирая рукавом струящиеся дорожки слёз.
— Вот таз, — сипло произнесла Мастерсон, взмахивая палочкой; водная гладь тотчас вспенилась. Что же, стоит отдать маглу должное: тот уже не отпрыгивает в сторону от испуга. Очередное движение рукой — и вода застывает прозрачным зеркалом. Серебристый пар поднимается вверх, и Офелия кивает. Этого достаточно. — Можете обмыться здесь. Полотенце висит на крючке. А ещё… Вот, — нервно переминаясь с ноги на ногу, Мастерсон всё же протянула мужчине свёрток. — Думаю, не ошибусь, если скажу, что сменная одежда Вам не помешает.
— Думаю, не удивлю Вас, если скажу, что так и есть, — Брэнстоун слабо улыбнулся в ответ. Рассеянно проведя пальцами по мягкой ткани, брюнет нахмурился. Офелия чувствовала, как мысли буйно мечутся в голове магла, но предпочла промолчать, мысленно моля Мерлина о том, чтобы новый знакомый не задал тот самый вопрос.
Но в тот вечер её мольбы не были услышаны…
— Это одежда Вашего мужа? Мне не хотелось бы создавать ему лишние неудобства, — Уильям замялся, неуверенно переводя взгляд то на одежду, то на собеседницу. Мастерсон горько выдохнула. “Ну что же, здравствуй, очередное воспоминание…”
— Этого не будет, — Офелия сделала шаг назад. Мысль запереться в собственной комнате уже не казалась такой глупой.
— Он уехал? — мужчина осторожно положил свёрток на пол и выпрямился, тотчас встретившись взглядом с волшебницей. Та застыла, словно одно из тех причудливых изваяний, которые Уильям видел в гостиной.
— Он погиб, — губы Мастерсон не хотели шевелиться, произнося этот приговор в который раз со дня похорон Ирвинга.
— Простите, я не…
Офелия не услышала продолжения фразы. Спустя миг волшебница бежала по узкому длинному коридору к своей спальне, чтобы дать волю слезам и в который раз перебороть желание спрыгнуть в тёмную пучину Темзы…

* * * * * * * * * *

Мастерсон спала, свернувшись на заправленной кровати и прижимая к груди потрёпанную книжонку — дневник, в котором Ирвинг предпочитал вести записи. Густую тишину нарушало лишь отрывистое дыхание девушки и учащённое сердцебиение: в последнее время оно не замедляло свой сумасбродный ритм ни на секунду. Волшебная палочка лежала в нескольких сантиметрах от тонкого запястья, но это не помешало Офелии в следующую секунду схватить её гладкую рукоять и спросонья прокричать в темноту первое пришедшее на ум заклинание:
— ОСТОЛБЕНЕЙ!
Чьё-то тело рухнуло на пыльный пол комнаты с гулким стуком. Мастерсон вскочила на ноги, держа палочку наготове, но вломившийся в комнату человек отнюдь не думал сопротивляться. Шатенка прошептала заклинание и в появившемся ореоле света увидела лежащего Брэнстоуна. “Мерлинова борода! Кажется, бедняга перепутал комнаты…”
— Уильям! Прошу прощения, Вы меня напугали! Петрификус Тоталус, — контрзаклятие подействовало сразу же, и Офелия помогла мужчине подняться на ноги. На магле была надета ночная рубашка Ирвинга, которая пришлась ему впору. Мастерсон сделала глубокий вдох: сейчас не время заливаться слезами в который раз.
— А уж как Вы напугали меня! — Брэнстоун и впрямь выглядел ошарашенно, словно горный тролль, застрявший в расщелине между скалами. — Должен признать, что Вы можете постоять за себя, мисс Мастерсон. Быть заколдованным — очень странное чувство. А ещё очень болезненное, — с этими словами мужчина потёр правое бедро, поморщившись. — У Вас очень твёрдые полы.
Волшебница издала нервный смешок: всё-таки маглы — презабавнейшие существа. А Уильям и вовсе был кем-то из ряда вон выходящим. “Только вот кем?”
— Думаю, Вы не откажетесь от стакана горячего чая с бренди, Уильям. Он немного сгладит ночное приключение и мою вину. Вы не против?
В ту ночь Офелия Мастерсон как никогда нуждалась в компании и понимающем собеседнике…