Хемингуэй однажды написал: «Мир прекрасен. За него стоит бороться»
И когда этот мир окончательно поглотит тьма,
Мы будем последними, кто останется.
лисья нора |
Привет, Гость! Войдите или зарегистрируйтесь.
Вы здесь » лисья нора » уголок аддерли » Halloween on Manhattan. Аттриция. Когда у виска пистолет.
Хемингуэй однажды написал: «Мир прекрасен. За него стоит бороться»
И когда этот мир окончательно поглотит тьма,
Мы будем последними, кто останется.
Гордыня. Алчность. Зависть.
Гнев. Похоть. Чревоугодие. Уныние.
Peccata capitalia.
http://24.media.tumblr.com/tumblr_m8ni3 … o1_500.gif
Бог. В Девайнхилл многие верили в Бога. Можно сказать, что даже абсолютно все его жители.
Это был прекрасный городок, лоно святости северо-западной части мира. Кому-то он может показаться слишком приторным или простоватым, даже наивным, под стать его жителям, но никто не будет отрицать, что это место особенное; что даже воздух пропитан здесь добротой и сердечностью. Не мало, конечно, и тех, кому обитель трех с небольшим тысяч жителей покажется скучной. Никаких происшествий, никакого всплеска жизни, как в освещенных тысячами огней мегаполисах. Кто-то бы, несомненно, хотел испробовать иной путь. Но мало кто догадывается, что Девайнхилл скрывает за своей маской благочестия уродливое, смердящее лицо.
Бог. В Девайнхилл многие верили в Бога. Доверяли ему. И очень напрасно.
Со времен сотворения человека Бог играет с нами в злую игру, заключая пари на каждую человеческую душу. Бог создал нас по своему образу и подобию. Мы, люди, неудачный эксперимент или же отражение истинного его лика? Отражение существа прекрасного снаружи и до омерзения отвратительного внутри? С рождения Ваш покорный слуга всей душой был открыт Богу. Не утаивал от него ничего. Не скрывал. Потому что считал своим другом, своим наставником, своим примером. За годы моей искренней и честной службы Господу, за проведенные в молитвах часы и минуты в попытках прилежно придерживаться аскетического образа жизни, мне было уготовано судьбой пасть на самое дно жерла Преисподней. Я был предан. Предан Богом и людьми. Предан собственной верой, которая казалась мне сильнее всего на свете.
Бог. Никто не знает каков на самом деле Бог. Никто не может предугадать его планов и многие, как я, только смешат его, делясь с ним своими. Бог поставил на карту маленький северо-западный городок. Поставил на карту тысячу жизней и судеб. Поговаривают, что сделки - промыслы Ада. Нет. Их следом за человеком сотворил Господь, дав нам множество святого и окружив нас порочным и низменным. Искушение - орудие нашего уничтожения, дарованное нечисти Богом. Богу нравится забавляться нами. Богу нравится, что наши жизни в его руках висят на волоске. Я - такая же марионетка в его руках. Он испытывает меня? Нет. Он знает, как я поступлю. Таков изначально был его план: мщение. Чем только так провинились мы перед тобой, Боже? За что ты нас обрекаешь на муки столь жестоко и бездушно?
Пастор Джонатан, 14 ноября 1973 год
Девайнхилл. 14 ноября 2013 год
Выдох. Тишину белой палаты нарушает выдох. Темноту - мои открывшиеся глаза. Я ощущаю ужасный холод. Моя кожа покрывается мурашками по всему телу. Совершенная тишина.
Как в замедленном действии, я сажусь и поднимаю руки на уровень глаз. Бледная с синим отливом кожа. Запястья перебинтованы. Я ощущаю жжение, кожу на месте ран ужасно щиплет. Моргаю. Белоснежные бинты пропитаны кровью. Солоноватый запах витает в воздухе. Я чувствую такой же металлический привкус на губах. Лопнула очередная корка. Черт. Я слизываю выступившую из под разорванной кожи кровь, в голову ударяет. Как вспышка. Жуткий треск и скрежет, взрывающий изнутри каждую частичку. Мои пальцы тонут во вьющихся каштановых волосах, ногтями вцепляясь в виски. Господи, как больно! Мне не дали умереть! Черт...
Анна Вальтер. Так меня зовут. Так должно было быть написано на моей могильной плите: Анна Элизабет Вальтер. Но я не умерла. Я продолжаю напрасно жить в мире, в городе, где все счастливее меня. Мне так холодно, что я готова была бы поклясться, что я - труп. Но взрывающие голову последствия смешивания анальгина и водки говорят об обратном. Нужно попросить сестру сменить повязки на руках. Не могу видеть кровь. Она напоминает мне о Нем. О Викторе. Не могу видеть эту чертову кровь! Помогите мне! Мои мысли и вскрик тонут в густой, как желе, тишине. Пустоте. Здесь пусто. Я удивляюсь, увидев отсутствие приборов. Но ничего не чувствую. Ни единого отклика тела. Наверное так и должно быть после неудачной попытки самоубийства. Я точно не знаю, это было в первый раз.
Ледяной пол обжигает мои голые ступни. Я как-то странно это ощущаю. Похоже на воспоминание. Как попытка вспомнить запах имбиря и корицы посреди лета. В палате нет ничего кроме койки. Дверь распахнута настежь. Каждые десять секунд мигает лампа на потолке. Я зачем-то считаю их. Секунды. Иду. Шаг за шагом переставляю ноги и робко выглядываю из палаты. Коридор пуст. Ни души. Усиливается жжение на запястьях и явственнее становится запах крови. Меня от него тошнит. Я пытаюсь идти быстрее, но мои шаги размеренны. Будто кто-то заранее задал мне определенный ритм, и я не смею его менять. Все вокруг в бело-голубых тонах. От них почему-то пробирает до костей.
- Сестра, пожалуйста...
Замолкаю на полуслове. Никого нет. Пустое белое кресло из кожзаменителя едва покачивается из стороны в сторону. Компьютер гаснет у меня на глазах. Мигает серебристая настольная лампа. С моих губ срывается маленькое облако воздуха. Как же здесь холодно. И куда же ушла медсестра?
Я слышу скрип вдалеке. Сама по себе распахивается дверь одной из палат. Звук объемный и глухой доносится до моих ушей, заставляя поморщиться. Не знаю зачем, но иду вперед. Это все так странно. Больница словно умерла. Или уснула летаргическим сном. Ступни костенеют от холода. Кафель на полу как будто вытягивает из меня все тепло. Шаг за шагом. Все больше и больше. Объятая полумраком комната. Раздевалка медицинского персонала. Нет ни одного человека. Мне становится не по себе.
- Хэй! Здесь есть кто-нибудь? Мне нужна помощь.
Я придерживаюсь рукой за косяк. Заглядываю внутрь. Вновь никого нет. У меня начинает кружиться голова. По ногам холод пробрался до коленей. Они словно деревенеют. Так больно. Становится труднее дышать, ребра будто берут в тиски и сдавливают, сдавливают, сдавливают. Черт. Кожа на губах вновь лопается. Снова этот омерзительный привкус и запах. Я готова пасть на колени, но цепляюсь взглядом за брошенную на лавке одежду. В зеркале на стене отражается мое лицо. Господи, я похожа на призрака! Как обтянутый кожей скелет. Превозмогая боль бросаюсь к одежде. Мне срочно нужен свежий воздух. Как можно больше. Господи, как больно!
Я вываливаюсь из громко грохочущих дверей клиники в окутанный закатным солнцем Девайнхилл. Даже погружаясь во тьму он похож на кукольный домик. Спускаюсь через ступеньку. Ноги заплетаются друг о друга, и я почти падаю. Успеваю схватиться рукой за перила прежде, чем ободрать колени об асфальт. Что-то не так. Слишком много тумана. Я поднимаю голову и пытаюсь встать прямо, с ужасом озираясь вокруг. Пустота. Только туман. Густой, плотный туман. И весь город в ржавых красках. Словно покрытый коррозией. Песочно-золотистые небеса. Красно-коричневая земля. И даже воздух с оттенком червоного золота. И ни одного человека. Только туман, из которого пробиваются крыши невысоких домов.
В кармане парки случайно обнаруживаю мобильный. Допотопная раскладушка. Пытаюсь набрать номер матери. Телефон отвечает тишиной. Затем треск. Абонент выключен или вне зоны действия сети. Пытаюсь еще раз и еще раз. Ничего не меняется. Разгар вечера и никого. Неужели что-то случилось? На глаза попадется старая телефонная будка. Проржавелая со всех сторон. Туман ютится вокруг нее, но едва поднимается выше, чем на пол метра. Я инстинктивно иду к ней. Мне срочно нужно услышать чей-нибудь голос.
- Pater noster, qui es in caelis. Sanctificetur nomen tuum. Adveniat regnum tuum. Fiat voluntas tua, sicut in caelo et in terra.*
Кромешная тьма, хоть глаз коли. Она поглотила не только солнечный свет. Она поработила и мою душу. Я обессилен. Я иссушен духовно. Господи, почему Ты меня покинул? За что наказываешь, отрешившись от меня и лишив своей любви? Господи, мне так одиноко! Помоги мне, укажи путь! Мне страшно...
В эту безлунную ночь моих глаз касается только свет полусгоревшей свечи. Я смотрю как плавится воск, скатываясь по медному подсвечнику крупными слезами. Свеча плачет заместо меня. Одинокая, самая обыкновенная, неказистая свеча за пол доллара. Но только она согревает меня своим светом, только она в эту ночь рядом со мной. Я без передышки читаю молитвы, до боли сжимая в руках четки. Крест на них, покачиваясь, отсвечивает бликами. Я стараюсь не отвлекаться, но мои мысли противятся моему стремлению. Они уносят меня в воспоминания. Они пытаются утопить меня в тоске.
Сколь давно я ничего не чувствую кроме безудержной боли. Я не помню когда в последний раз видел свет. Каждый мой день - это тьма. Всей разницы лишь в полутонах, по которым я угадываю время суток. В моем мире больше нет солнца. Оно ушло вместе с ней. С Амелией. Моей единственной и любимой женой. Она умерла еще совсем молодой. Прошло очень много лет и многое в моей памяти померкло вместе с ее уходом. Я настолько стар, что даже не помню как она умерла. Мой рыхлый старческий мозг помнит только молитвы. Все до единой. И едва смутно ее образ. Не меньше тридцати лет я жду встречи с ней, но Господь не забирает меня к себе. Я понимаю почему Он велит мне оставаться здесь, я нужен людям, нужен их душам, но разве Он не видит, как мне нужна она? Моя Эмми.
С каждой минутой мои пронизанные морщинами и скрученные от артрита пальцы трясет все сильнее. Стучат друг о друга бусины четок глухими тихими ударами. Мои слова становятся бессвязным шепотом. Я жду зловещего часа. Жду с нетерпением и страхом. Скоро должны прибыть мои демоны, и Господь в очередной раз будет испытывать силу моего духа. Один на один с приспешниками Ада. Боже, я больше не смогу этого вынести. Я слишком стар, чтобы бороться в одиночку. Помоги мне, Боже, помоги мне!
- Crucifixus etiam pro nobis sub Pontio Pilato, passus et sepultus est, et resurrexit tertia die, secundum Scripturas, et ascendit in caelum, sedet ad dexteram Patris.**
На мой обветшалый мрачный дом будто спускается смерч. Я слышу заунывный плач, рвущие душу стоны. Ветер бьет с неимоверной злостью по окнам. Стены содрогаются от той силы, что пытается их сокрушить. Мое сердце замирает, но сухие тонкие губы все шепчут молитвы. Господи, спаси и сохрани мою душу! Этот жуткий вой за окном сводит меня с ума. Умиротворенную ночь и безмятежное небо заволакивают тучи. Когтистыми лапами стучат деревья по стеклам. Они пытаются прорваться во внутрь. Пламя свечи тревожно дергается из стороны в сторону и трепещет. Мои пальцы до боли сжимают четки. Шепот становится все напряженнее, он исходит из самой глубины меня. Напряжение все сильнее и сильнее. Оно давит на меня. Оно пытается завладеть мной. Я чувствую, что в доме что-то есть.
- Gloria Patri, et Filio, et Spiritui Sancto. Sicut erat in principio, et nunc, et semper, et in saecula saeculorum. Amen.***
Я задыхаюсь. И вдруг все стихает. Тишина становится настолько тяжелой и мрачной, что кажется материальной. Она сгущается вокруг. Она будто смотрит на меня со всех углов до куда не добирается свет. Пламя все еще слабо колышется, не веря воссоздававшейся тишине. Подняв голову, я вожу глазами из стороны в сторону. Ничего. На круглый ореховый стол падает капля воска и застывает золотым пятном. Рядом со Святой Библией, прислоненной к одной из небольших стопок всевозможных книг по демонологии и католицизму, коими я заполнял свое одиночество: "Божественная комедия" Алигьери, "Хождение Богородицы по мукам", "Молот ведьм" Крамера и "Книга Екклесиаста". Сейчас ни одна из них мне не поможет. Ни одна не спасет. Щелк.
Это снова началось. Я вздрагиваю, по позвоночнику стекает капля пота, прожигая кожу. Щелк. Они пришли. Снова. И до самого рассвета, который никогда не наступает, я буду гореть в этом невидимом пламени. Они вернулись. Щелк.
[audio]http://pleer.com/tracks/5055975UVbH[/audio]
_______________________________
*Отче наш, сущий на небесах! Да святится имя Твоё. Да приидет Царствие Твоё. Да будет воля Твоя и на земле, как на небе.
**Распятый же нами при Понтии Пилате, страдал и погребен, он воскрес на третий День, согласно Священному писанию, и вознесен в небеса, восседает по правую руку Отца.
***Слава Отцу и Сыну, и Святому Духу. И ныне, и присно, и во веки веков. Аминь.
Я подношу телефонную трубку к уху и снова набираю номер матери, крутя циферблат, отвечающий мне громкими щелчками. Моя рука бледнее руки Смерти. Поржавелый телефонный аппарат с облупившейся краской и почти полностью стертыми цифрами. Он кажется более живым, чем я. Эти красно-коричневые тона еще хуже тех, что были в больнице. Как холодно. Боже мой, как мне холодно! Еще одно облачко воздуха. Тишина. Скрежет, бьющий по ушам. Тишина. Я кладу трубку на держатель, и звонкое "дзынь" заставляет меня вздрогнуть. Почему здесь никого нет? Я словно одна во всем мире. Мне ужасно страшно. Туман сгущается, окутывает мои ботинки. Я слежу за ним. Он, как живой. Как неведомое существо из темно-коричневого дыма. Не свожу с него глаз. Рука сама собой тянется к телефону. Набираю номер. Не знаю какой. Тишина. Треск. Гудок. Еще один. Снова гудок. Треск. Кто-то поднимает трубку. Я слышу дыхание. А затем меня приветствует Виктор, говорит что скучал и рад меня слышать. Виктор. Виктор, который умер у меня на руках! Я вскрикиваю и бросаю трубку. Несколько раз слышу свое имя. Гудок. Размеренный и четкий. Как пульс. Он угасает. Туман отпускает меня из своих объятий. Солнце почти село.
Я с ужасом смотрю на покачивающуюся на проводе трубку. Закрываю рукой застывший на губах вопль. Это невозможно. Это просто невозможно! Туман рассеивается. Пятится назад. Что черт возьми здесь происходит?! У меня кружится голова. Ног почти не чувствую. Страх сковал все мое тело. Я не дышу. Я холодею все сильнее. Туман почти исчез. Я поворачиваю голову и замечаю силуэты. Люди. Господи, Боже мой, люди! Наконец-то! Я думала, что уже схожу с ума. Темноту мрачных облаков заполняет тусклый свет заходящего солнца. Темно-желтого. С алым сиянием. Я пытаюсь идти навстречу силуэтам. Что случилось с городом? Главная улица была другой. Откуда эти старые обветшалые дома? Покривившиеся заборы? Я ничего не понимаю. Кто-нибудь объясните мне что здесь происходит?!
Я замираю. Моя душа падает. Так стремительно и быстро. Кажется, что она доберется до самых глубин Ада в своем падении. Я никогда не видела такого ужаса. Господи, кто это?! Недалеко от меня медленно передвигает ногами женщина. Уложенные в прическу русые волосы. Жемчужно-розовое платье с рюшами по подолу свободно облегает точеную фигуру. Белые лодочки на невысоком каблуке. Идеальная цвета слоновой кости кожа. Руки с тонкими пальцами и аккуратным маникюром. Она прекрасна! Я четко вижу каждую деталь ее образа. Одну за одной. Кроме лица. Я не вижу его. Его у нее просто нет!!! Ровный слой кожи заменяет ей лицо. Она вцепляется в него ногтями, сминая как ткань. Пытается содрать его. Я вижу выступившую кровь. Бордовые капли, стекающие на платье. Она идет горделиво и величаво, ровно держа спину, и все сильнее вцепляется себе в лицо. Ошметки кожи падают на землю. Боже мой! Да что же это?!
Я не могу пошевелиться от страха. Это так отвратительно! Так ужасно! Она почти добралась до костей. Что сделали с этой несчастной?! Всхлипы и рев, раздавшиеся неоткуда, пробирают все мое тело. Я стою посреди улицы. Меня трясет. Вдалеке я вижу новые силуэты. Боже, неужели там тоже идет нечто подобное?! Боже мой! Из-за угла грязно-синевого дома выползает фигура. Сталкивается с этой сумасшедшей и обрызгивает черной слизью. Она еще яростнее начинает сдирать с себя кожу. Бледное обрюзгшее существо с белой, как побелка, кожей, почти голое, стоит к ней лицом. Оно истекает черной, как смола, слизью. Сальные кудрявые волосы такого же цвета спускаются до плеч. Я не могу отвести глаз. Желудок сжимает. Боже, что же это такое?! Оно поворачивается ко мне. Я вижу пролежни между складок на его коже. Существо смотрит на меня. У него нет носа. Вместо глаз черные дыры. Из огромного раскрытого буквой "о" рта выливается едкая желчь, прожигающая асфальт. Оно стонет. Утробным мерзким рыком. И делает шаг ко мне, протягивая длинную тонкую руку. Я вскрикиваю, бросаюсь прочь. В глубь дворов, где никого нет. Два ужасных монстра остаются позади. Я бегу и оборачиваюсь. Мерзкая бледная тварь еще больше изливает смердящей желчи, плюясь мне вдогонку. Женщина добралась до черепа и сдирает его. Господи, что за ад здесь?! Что здесь произошло?!
Я бегу и бегу. Не разбираю дороги. Коричневая земля летит из под ног вязкими каплями и падает на пожелтевшую траву. Мне так больно. Как тяжело дышать. Вновь сдавливает ребра. Я больше не могу терпеть. В голове как будто разыгрался шторм. Я останавливаюсь. Какая-то старинная полуразвалившаяся детская площадка в окружении заброшенных домов. Ни одного окна. Только пустые проемы. Дырявые крыши. Провалившиеся ступени. Я в ужасе озираюсь. Вновь силуэт. Тонкий. Мрачный. Едва различимый. Одна дорога. Мне негде спрятаться. И некуда больше идти. Я делаю шаг навстречу. Тень быстро передвигается. Я иду медленно. Маленькая развилка дороги впереди, огибающая домик для детей. Я сглатываю слюну. Смотрю под ноги. Хочу обойти с другой стороны. Я не должна смотреть на него. Главное - не смотреть. По позвоночнику пробегают мурашки. Боже мой! Спаси меня!
Я слышу впереди жаркое дыхание. Высокое черное существо почти поравнялось со мной. Длинные тонкие ноги. Такие же длинные руки, заканчивающиеся когтистыми пальцами. Они качаются из стороны в сторону, как у тряпичной куклы. Я задерживаю дыхание. Не смотреть. Только не смотреть! Взгляд против моей воли поднимается вверх. Тонкое длинное туловище. Широкие плечи. Длинная шея. Лысый череп в форме перевернутого яйца. Оно все одето в черное. Губы тонкие и бледные полураскрыты и увлажнены. Я вижу два ряда сцепленных клыков. О, Господи! Существо смотрит вперед. Но стоит мне добраться взглядом до его глаз, как оно склоняет лицо и смотрит на меня. Два круглых глаза. Не настоящих. Кукольных. Застывших в похотливом взгляде. Существо очень высокое. Наверное выше, чем два метра. Оно смотрит на меня. Оно меня заметило! Останавливается. Я продолжаю идти. Оно наклоняется ко мне и широкими ноздрями втягивает воздух. Его губы расплываются в улыбки. Оно облизывает верхнюю губу, оставляя густую дорожку слюней. Оно провожает меня взглядом. Я вижу, как капли вязкой полупрозрачной жидкости скатываются на его клыки и нижнюю губу. Как страшно и мерзко. Я продолжаю идти. Оно разворачивается и идет за мной следом, втягивая шумно носом воздух. Я пытаюсь ускорить шаг. Существо повторяет за мной. Я поворачиваю голову в пол оборота. Оно улыбается еще шире. Я перехожу на быструю ходьбу. Оно, полусогнутое, пытается наклониться все ниже, все ближе ко мне и тоже ускоряет шаг. Я больше не могу это вынести. Я срываюсь на бег. Оно бежит за мной и урчит, как сытое животное. Отвратительное сытое животное. Я бегу вперед. Господи, лучше бы я умерла!
Пламя свечи снова вздрагивает. Щелк. Я чувствую, как соседняя комната заполняется страшной и неведомой мне силой. Демоны здесь. Снова. С шуршанием и скрипом движется иголка по виниловой пластинке. Граммофон издает первый звук старой записи. Тяжелый и бесконечно-мрачный аккорд органа. "Токката и фуга ре минор". Совершенное произведение Баха.
Я неподвижен. Вслушиваюсь в запись, пропитывающую гостиную, едва дышащую во тьме. Четки будто срослись с моими пальцами, слились с кожей. Я ощущаю невероятную боль. Серебряный крест на четках крутится из стороны в сторону и на его углах сверкает свет от огня свечи. Золотые всплески света. Быстрые переборы звуков противостоят грубым, как смерть, аккордам. Музыка меняется. Небесной высоты ноты, как витки воздуха, поднимаются все выше и выше, порхают, как крылья ангелов. Будто насмехаясь над моими мыслями в такт мелодии граммофона звучат щелчки. Я молюсь. Я не прекращая молюсь Господу.
- Credo in unum Deum, Patrem omnipotentem, factorem caeli et terrae,visibilium omnium et invisibilium.*
За стеной раздается бестелесный бесформенный смех. Из каждого уголка дома он летит ко мне и пробирается в голову, заставляя сердце сокрушенно биться перед силой страха. Господи. Как мог пустить Ты в этот мир такую ужасную силу? Свеча сгорает все быстрее, заливая каплями воска стол. Скрипы и щелчки из соседней комнаты зовут меня к себе, как Серены зазывали в мифах моряков. Подобном черно-серым штормовым волнам океана стонет орган. Его плач ужасен и безутешно-печален. Как моя душа. Торжествующие возгласы Смерти раздирают темноту. Как величественна и уничтожающе-прекрасна эта музыка. Мои глаза с поволокой ужаса смотрят в проем двери, соединяющий мой кабинет с гостиной. Там, во тьме, меня поджидают мои страхи, мои грехи, мои горести и печали. Каждую ночь они испытывают меня, мучая без устали, без сожалений. Я должен побороть их, но не могу. Каждый день я проигрываю им. Эта игра бесконечна. Игра со Смертью. Тьма притягивает меня, я знаю, что мне нужно пойти туда. Вновь взглянуть в дьявольские глаза своего страха. Моя вера все еще крепка, все также сильна, как и моя любовь к Всевышнему. Ему сейчас не до меня. Но я знаю, знаю, что Он не оставил меня. Господи, приди же ко мне на помощь. Спаси раба своего. Помоги выстоять перед адскими пороками!
Звуки органа будто возглас Преисподней, чьи врата раскрылись треснувшей землей. Всполохи огня. Всполохи черного и красного огня земли грешников горят в этом доме. Я медленно поднимаюсь с кресла без единого шума. Держу в руке почти догоревшую свечу. Другую, оставив красные следы на ладони, обвивают четки. Я иду. Иду навстречу тому, что ждет меня в этой тьме. Из единственного окна льется свет в центр комнаты. Он пуст. Но вокруг из темноты выходят манекены. Каждую ночь кто-то оставляет их здесь, я ничего не могу поделать с этим. Запертые окна и двери не помеха. Они все равно появляются. Их тела обмотаны пленкой. У них отсутствуют глаза. И стоит перешагнуть порог, как эта пленка щелкается все громче и чаще. На белых пластмассовых лицах застыли красные улыбки. Они смеются надо мной своими пластиковыми алыми ртами. Игрушки демонов, их дьявольские куклы. Бездушные. Все как один и каждый индивидуален. Я не могу объяснить, но я знаю каждого из них. Я знаю их имена. Всех десяткой манекенов. Они названы именами мои прихожан. Я помню грехи каждого из них, хотя много лет как не проповедую.
Щелк-щелк-щелк. Они надвигаются на меня все быстрее и быстрее. Стоит только мне коснуться мыслями понимания, как они нападают на меня. Я пячусь от них. Шаг за шагом назад. Спиной упираюсь о неведомо откуда взявшуюся дверь. Орган мрачен и беспощаден в своей карающей мелодии. Я весь вытягиваюсь, пытаясь увернуться от плывущих ко мне безжизненных тел. Мой безголосый крик застревает в горле. Они вновь доберутся до меня. Я снова проиграл.
- In nomine Patris, et Filii, et Spiritus Sancti. Amen.**
Закрываю глаза, шепча молитву, прощаясь с сами собой в миллионный раз. Стук в дверь. Кто-то выламывает входную дверь и она открывается с раздирающим душу скрипом. Замолкает граммофон. Я открываю глаза, озираясь вокруг. Манекены стоят в дальнем конце комнаты, притаившись и ожидая. Пламя свечи поднимается высоко и горит ярким светом. Я чувствую его тепло. Проем оказывается свободным. Я спиной иду обратно в кабинет и задеваю одну из книг. Она падает на пол с громким шлепком. Я буквально вижу, как эти демоны ухмыляются мне своими неподвижными губами. Они прикидываются моими прихожанами, но я знаю кто они на самом деле. Но я совсем не знаю кто пришел ко мне в столь поздний час. Кто стал моим спасителем? Я иду к холлу. Медленно и осторожно, боясь, что приспешники Сатаны утянут меня обратно в свои владения. Я должен, я обязательно должен овладеть экзорцизмом и очистить свой дом от слуг Дьявола. Боже, кто затаился в той темноте?
- Здравствуй, дитя мое.
- Боже, помоги!
Со слезами на глазах я всхлипываю, плотно прижимаясь спиной к двери. Я еле успела. Едва успела захлопнуть дверь перед носом этого ужасного существа. Мое сердце больно бьется о грудную клетку, так трудно дышать, воздух еле-еле пробирается в легкие. Ужасней последних десяти минут в моей жизни никогда не было. Омерзительный животный страх. Я чувствовала Ее! Я чувствовала запах Смерти! Я ощущала ее леденящий холод! Как же мне страшно! Внутри до сих пор все сжимается в клубок. Оно преследует меня, это существо меня не отпустит. Хлюпающие стоны за дверью и скребущие ее когти не дают мне успокоиться ни на мгновение. Боже, помоги! Да что же здесь произошло?! Кто все эти существа?! Что им нужно? Мои ноги ослабевают, я сажусь на пол, закрывая лицо руками. Куда бежать? Где спрятаться?
- Здравствуй, дитя мое.
Я вскрикиваю и ползу спиной назад. Нет, снова, только не это! Страх пропитывает все мое тело. Из-за него я даже не могу различить лица существа передо мной. Я вижу только глаза. Небесно-голубые пробирающиеся в самую глубь души глаза. Я замираю. Я почти перестаю дышать. Неужели это человек? Я настолько объята страхом, что думаю с ужасным трудом. Но с каждым мгновением хотя бы мое зрение становится четче. Мутная пелена почти спала с глаз. Я привыкаю к темноте. Я привыкаю к свету свечи, которую держит мужчина. Я вижу его лицо. Я различаю его черты. Мне трудно поверить, что передо мной настоящий человек. Не может быть, что кто-то еще уцелел среди этого кромешного ада!
Мужчина терпеливо ждет, с жалостью смотря на меня. Какие у него пугающие глаза! Я не могу смотреть на них долго и отвожу взор. Пытаюсь осмотреться и понять где я. Убегая от того ужасного существа, я даже не поняла, куда забежала. Ни то дом, ни то церковь. Вокруг все так темно и мрачно. Небо совсем почернело. Я осторожно оглядываюсь по сторонам и следом за моим взором загораются одна за одной свечи. Такие старые. Они горели не один час и полностью обросли застывшими каплями сгоревшего воска. Холл заполняет теплый золотистый свет. Это дом. Когда-то красивый и уютный. Сейчас становится заметно, что он давно заброшен и никто не ухаживает за ним. Я смотрю на мужчину и замечаю четки с крестом, мерцающие от пламени свечей. Незнакомец, проследив за моим взглядом, слегка улыбается и смотрит мне в глаза.
- Мы на святой земле. Не стоит бояться. Тебе ничего не грозит.
Бедная девочка, как же она напугана. Наверное недавно в наших краях. Жаль, что ей не посчастливилось увидеть Девайнхилл в лучшие его времена. Нужно успокоить бедное дитя, на нее так больно смотреть! И пусть я не вижу почти ее лица... что это? Откуда здесь свет? Я в непонимании смотрю на возникшие ниоткуда свечи, на их пламя и столько света. Я давно забыл как он выглядит. С ее приходом дом будто осветил Божий свет. Я вновь слышу надменный хохот дьявольских кукол. К счастью, девочка их не замечает. А она красива и кого-то мне напоминает. Это странно, но ее лицо мне кажется до боли знакомым. Нет, мы не могли нигде встретиться с ней. Я так давно не покидал своего дома. Все это очень странно. Но прежде, чем выяснить, мне нужно уверовать эту чистую душу в том, что здесь ей не грозит опасность. Демоны не доберутся до этого ангела.
- Мы на святой земле. Не стоит бояться. Тебе ничего не грозит.
- Кто вы? Кто все они? Что здесь, черт возьми, происходит?! Что это за ацкое место?!!
Я рычу подобно тому ужасному чудовищу и с моих губ срываются всхлипы. Не могу узнать свой голос. Не могу ничего понять. Меня охватывает паника и с глаз обжигающим потоком льются слезы. Мне страшно, Господи, как мне страшно!
- Мы в Девайнхилл, дитя мое. Меня зовут отец Джонатан.
Я пытаюсь быть с ней мягким и спокойным, но она вся как на иголках. Что же именно так напугало ее? Ведь там столько грешников, оскверняющих творение Господа.
- Отец Джонатан?! Вы - священник?! Но...
- Священник на пенсии. Я давно не проповедую.
- Это не может быть Девайнхилл. А Вы не можете быть священником. Я здесь всю жизнь прожила и никогда не видела Вас. А в этом городе никогда не было подобного ужаса!
Давясь собственным криком, я обхватываю колени и вновь со стоном заливаюсь слезами. Он рвется из моей груди, рвется наружу, как попавшая в плен птица.
У нее помутился рассудок. Боже, за что ты ниспосылал ей такое испытание? Так напугать ее, бедное, несчастное дитя.
- Может быть Вы тогда были совсем малы, когда я читал проповеди? Как Ваше имя? - Сделав пару шагов, я подхожу к ней и медленно протягиваю руку, чтобы не напугать. - Пойдемте в мой кабинет. Там мы сможем поговорить спокойно. Не надо меня бояться.
- Я... нет... я.
В таком колотящем состоянии до ужаса трудно думать. Я не могу почти ничего вспомнить из прошлого. Все как в тумане и некому его развеять. Священник пугает меня, хоть и выглядит миролюбивым и почти святым на фоне всех тех монстров, которых я видела. Он протягивает мне руку. Я смотрю на нее, не зная на что решиться. Я переполнена сомнениями и ужасом.
- Идемте, дитя мое. Здесь очень холодно, еще заболеете. Пойдемте и я выслушаю все о том, что Вы видели.
Я подаю ему руку, неловко вставая с пола и сжимаясь, как старушка. Пастор Джонатон, придерживая меня под локоть, проводит в свой кабинет. Здесь очень темно, и он просит меня осторожно идти. Поставив на столик с множеством книг свечку, он усаживает меня в кресло и садится напротив. Почти мгновенно я забрасываю его вопросами, обхватывая себя руками и поджимая ноги.
- Куда делось это ужасное существо? Кто все они? Почему они здесь ходят?
Она все же согласилась и пошла со мной. Ее руки холоднее льда, а в глазах так и видно, как плещется страх. В черных, как сама ночь, глазах так явственно видно отчаяние. И схожесть с кем-то. Мой старый мозг скрепит, как шестеренки, пытаясь вспомнить.
- О ком Вы говорите?
- Высокий мужчина. Весь худой. С пастью вместо рта и кукольными глазами! А женщина в розовом платье, срывающая кожу на отсутствующем лице? Кто это чудище, что плевалось черной слизью?! Пастор, кто все эти твари?!
Я до ужаса поражен ее словами. Я буквально прирос к креслу, боясь пошевелиться. Какие ужасы видит она! Она явно лишена рассудка. Господи, как же мне ей помочь? Как спасти ее от козней Дьявола?!
- Дитя мое, скажите, как Вас все-таки зовут?
- Ее имя Анна Вальтер, Отец Джонатан.
Раздавшийся из тишины гостиной голос пугает меня. Такого никогда не было прежде. Я слышу не бестелесные вскрики и смех, а голос человека. Скрипят половицы и слышны чьи-то тяжелые шаги. Я, сам того не замечая, поднимаюсь, готовясь ко встречи неизвестно с кем.
- Виктор.
Я не верю своим ушам и шепотом произношу его имя. Виктор. Виктор! ВИКТОР! Он жив! Я вскакиваю с кресла, забыв о своем страхе и отчаянии, и всей душой желаю поскорее оказаться в той темной комнате, где я только что слышала его голос.
- Стойте, Анна, не ходите туда!
Господи, она тоже это слышит! Куда же она мчится! Как можно! Я пытаюсь схватить безумную, чтобы спасти ее от власти демонов, но она выскальзывает из моих рук, как вода.
- Там Виктор! Виктор!
Я должна увидеться с ним. Он спасет меня от всего, я знаю. Господи! Ты вернул мне его.
- Да, это я, Виктор, собственной персоной. Здравствуйте, Пастор. Здравствуй, Анна.
Из темноты проема гостиной появляется фигура молодого мужчины. Он среднего роста и одет во все черное, как и цвет его волос. Его бледная кожа отливает болезненно-зеленым оттенком. Его губы едко ухмыляются, он облокачивается на косяк, сложив руки перед собой, и бегающим взглядом смотрит то на меня, то на Анну.
- Виктор, ты жив!
Я застываю, не веря своим глазам. Прикрываю инстинктивно рот руками, качая головой из стороны в сторону. Виктор! Живой! Такой же, как и прежде! Мне так хочется до него коснуться, но я боюсь, что он рассеется, как туман. Шутки зла могут быть до ужаса правдоподобны. И если так, то я не хочу, чтобы это видение исчезло.
- Что Вам нужно, Виктор?
Я медленно иду, ощущая нарастающую тревогу, в скором времени легко способную перейти в страх. Я этого до ужаса опасаюсь! Страх губительнее многого для человека! Я боюсь, но иду вперед, осторожно и медленно ступая. Подхожу ближе к Анне, не сводя глаз с объявившегося из ниоткуда мужчины. Он улыбается мне и протягивает руку Анне.
- Правда, Святой Отец. Только правда. Идем, Анна. Я тебе покажу ее.
Я готова следовать за ним хоть на край света. Но как страшно протянуть руку. Он ждет. В его глазах ярче свечей горит недовольство, которое покоряет меня. Робким движением я протягиваю ему трепещущую руку, идя следом за ним в темноту гостиной.
- Те чудовища, о которых ты говорила, реальны. Да-да, Пастор, она не сошла с ума. Вы просто не хотите их видеть.
Он ведет ее в эту проклятую комнату с манекенами, с хитростью жулика улыбаясь мне, обернувшись лицом. Медленно и неторопливо. Его походка слегка прыгучая, а Анна будто привороженная овечка на поводке. Я следую за ними, но останавливаюсь в проеме. Что-то не пускает меня идти дальше, хотя я безумно хочу защитить девочку от этого странного мужчины.
- Они прислужники смертных грехов, моя дорогая.
Он касается моих волос, переплетая прядь между пальцев. Это не может быть какой-то там демон. Это Виктор! Настоящий! Только он способен на такое! Я не слышу его слов. Я не слышу ничего. И нет для меня ничего в этом мире, кроме его лица.
- Та женщина, что срывала с себя лицо... она слуга Гордыни. Все они такие жуткие потому, что долгое время здесь. Мы тоже такими когда-то будем, правда, Пастор? И Вы тоже. Странно, что до сих пор Вы так хорошо сохранились. Наверное Господь похлопотал.
Проклятый богохульник! Как он смеет подобное говорить! Я в сердцах спорю с ним, крепче сжимая четки:
- Вы несете ересь, Виктор! Как можете Вы такое говорить, да еще и богохульствовать! Анна, дитя, вернитесь ко мне. Это не Ваш Виктор.
- Конечно ее... был когда-то. А про ересь Вы очень зря. Я же сказал, что пришел за правдой. И та женщина - есть истина. Это же Мэри Тревор, жена мэра. Как? Вы забыли? А ведь сами отпевали ее, когда еще служили при церкви. Редкая стерва. Ни то что ее добрячок муж. Хотя, зная, что ее отравили, не буду отрицать, что он был вполне на то способен.
Виктор ухмыляется, заставляя меня сжать руку в кулак. Как больно впиваются четки в кожу. Остановившись в потоке тусклого света, он скользит взглядом по мне, задержав свой взор на кресте, качающимся на четках, и пошло улыбнулся. За его спиной бесчисленное число манекенов. На их губах улыбки еще более отвратные, чем у него.
- А та тварь с черной слизью - грешник Зависти. Его ты тоже Анна не знаешь, он умер до нашего рождения. Еще сорок лет назад. Могильщик Форсман, его Вы тоже хорошо знали, Пастор. Этот жалкий человек завидовал даже покойникам. Хотя что нам завидовать? В рай редко кто попадает. В основном все мы тут царствуем.
Он разводит руками и манекены смеются гулким смехом. Я тревожно смотрю на Анну, стоящую рядом с Виктором, но в тени. Такого влюбленного взгляда я никогда не видел прежде. Как может она смотреть с таким обожанием на этого мерзавца?!
- Пол Форсман был добрейшей души человеком. Слово худого не сказал ни на кого и всегда шел людям на помощь!
- Как и Ваша жена, верно? Амелия кажется?
Он усмехается, а я теряю дар речи. Ее память он не посмеет осквернить!
- Стойте-стойте, к ней мы еще вернемся. Анна ведь не знает еще кое про кого. Ростовщика Херда помните? Сама Алчность! И даже Вы не поспорите с тем, что он еще тот сукин сын был. Его ведь все ненавидели. И даже Вы нехотя жали ему руку, Отец Джонатан. Он-то и привел Анну к Вам. И ведь не просто так... или ее Вы тоже не узнали?
Его руки касаются бледной руки Анны и сжимают ее в своих. Он просит ее посмотреть на меня и я вижу маленькую испуганную девушку. А затем...
- Вот, вижу, узнали. Она ведь копия Ваша Амелия. Только ей завладела не Похоть, а Уныние. Сегодня Похоть представляю я, Амелия была слишком занята.
- Что Вы городите, сумасшедший?! Как только Вы смеете...
- Так как и Вы, Пастор. Точно также, как и Вы, мой гневный друг! Забыли свои грешки и грешки Вашей женушки? Так сильно позабыли, что даже не помните ее лица. А ведь это Вы ее убили. Да-да, Пастор, не смотрите на меня так. Вы ее убили вон из того пистолета.
Он протягивает руку и указывает пальцем на столик, с которого упала книга. На стопке из старых потрепанных книг лежит открытая коробка из темного дерева, а в ней 9-миллиметровый Вальтер. Я в недоумении смотрю на него, а манекены хохочут злобным смехом.
- Виктор, милый, что ты такое говоришь? Он же священник, он не мог бы такое сделать.
Он всегда был таким шутником, но это слишком даже для него. Так сказать о Пасторе? Виктор-Виктор. Я укоряю его взором, а он улыбается мне, поглаживая по руке.
- Мог, Анна, очень даже мог, когда увидел свою дорогую жену в объятьях другого. Кажется, это было как раз здесь. В этой комнате. Не так ли, Пастор?
- Все началось со смертью Амелии. Все эти ужасы. Эти демоны. Эта темнота.
Я шепчу, беря в руки пистолет, и постепенно вспоминаю. Все. До каждого мгновения.
- И это не все Ваши грехи, Святой Отец. Вы думаете они просто так появились тут?
Крепко сжимая в руках пистолет, я оборачиваюсь и смотрю на Виктора, заведенной за спину рукой призывающего манекены с алчными улыбками, выходящих к нему на свет.
- Все это Ваши прихожане. Вы осуждали их, Святой Отец. Вы презирали их. И отпускали грехи так не хотя, что и не отпустили в итоге вовсе. А они также раскаивались, как и Вы выполняли свою работу. Поэтому они здесь. Поэтому и Вы здесь. Вы ненавидели своих прихожан. Вы убили свою жену. И ее любовника тоже убили. И из-за Вас теперь мертв я!
- Из-за меня? Но я же Вас впервые вижу.
- Любовником Вашей бесценной Амелии был брат моей матери. Он заботился о нашей семье. Но после того, как умер, их мать спилась, а моя стала шлюхой и неясно от кого родила меня. У меня с рождения не было шанса быть обласканным светом. Вы уготовили мне кривую дорожку, Пастор, Вы! И я стал тем, кем стал. И умер раньше, чем должен был. На ее руках. А она слабая, совсем слабая, как и Амелия. Кстати, она ей приходится родственницей. И такая же потаскушка. Никаких сомнений, что они одной крови.
- Вы мерзавец! Я не верю ни единому Вашему слову!
- Святой Отец, Вам нельзя ругаться! Не добавляйте грехов себе!
- Виктор... что ты сказал? Виктор, я же... как ты... я же люблю тебя.
- Заткнись, Анна. Ты любила меня также, как Амелия Эйба. Никак. А Вы не смогли смириться и отпустить ее. Не смогли простить. И уничтожили всех нас.
- Замолчите!
Я жутко кричу, оглушенный его жестокими словами и все усиливающимся смехом манекенов. Виктор продолжает что-то ненавистно говорить мне, я вижу, как его лицо набухает от гнева. Оно будто собирается взорваться. А Анна. Анна! Амелия... она плачет и смотрит все с той же любовью. Амелия. Нет! Амелия! Как ты могла?!
- Ненавижу. Я ненавижу тебя!
Выстрел. Прямо в грудь. Виктор рассеивается в лунном свете мутной дымкой. Амелия кричит и заливается еще больше слезами. Она исполнена горечи и боли, и пытается выплеснуть ее на меня. Она кричит! Она кричит так громко, что перекрикивает своими проклятиями злорадный хохот манекенов. Я сам не понимаю как, но я выстреливаю в нее. Вскрик. Попал я или нет? Откуда-то знаю, что в пистолете всего одна пуля. Манекены еще алчнее издают свой хохот. Пленка на них лопается точно как выстрелы из пистолета. Точно как лопалась раз за разом моя вера в людей. Моя вера в Бога. Щелк-щелк-щелк. Он предал нас всех. Он предал меня, отняв у меня Амелию! Прости. Прости меня, любимая. Прости меня, Боже! Я пускаю пулю в висок и взрыв оглушает. Нет больше манекенов. Нет их кровавых пастей и когтистых лап.
- Нет... Боже, нет! Виктор! Пастор!
Виктор исчез. Тело Пастора Джонатана рядом со мной. Как страшно на него смотреть. Господи, я схожу с ума! Что же это?! ЧТО?! Как все может так быть?! Я надрывно всхлипываю, убираясь подальше от окровавленного тела. Ползу по полу и случайно касаюсь рукой какой-то бумажки. Газета. Старая пожелтевшая газета. И уже глядя на обложку сквозь слезы понимаю насколько она ужасная. 15 ноября 1974 года. Экстренный выпуск и шокирующий заголовок: "Страшная трагедия. Прошлой ночью Пастор Джонатан Уилкинс убил жену и покончил с собой. Раненый прихожанин скончался по дороге в больницу". А внизу фото. На ней молодой Святой Отец, обнимающий женщину. Она - копия я. Выронив из рук помятые листы, я в ужасе смотрю на окно, за которым сквозь тучи пробирается луна. Все это правда! Но как это может быть? Ведь прошло уже сорок лет с его смерти...
- Теперь ты тоже мертва, и игра идет на равных. Настала твоя очередь.
- Кто здесь?!
- Мы...
И десятки манекенов, вышедших из темноты, улыбаются мне, держа в руках лезвия. Я кричу. Своими телами они закрывают последний луч света.
Девайнхилл. 14 ноября 2013 год
По тихим заснеженным улицам Девайнхилл шли люди. Это был грустный день и многие провожали сочувственными взглядами и словами соболезнований мать и дочь, идущих на кладбище с цветами в руках. Джейн Вальтер, бледная и убитая горем, огибала кладбище, крепко держа в своей руке ручку младшей дочери Мегги. Она еще была совсем маленькой и почти ничего не понимала из того, что происходит. Только то, что куда-то исчезла ее старшая сестра Анна и почему-то никогда уже к ней не придет.
По хрустящему покрывалу снега они шли в самую глубь кладбища, к которому был отдельный вход. У старого дуба, утратившего с приходом зимы свое лиственное одеяние, находилась свежая могила. Путь до нее был не близкий, хотя в городке всегда было очень мало людей. Мегги с любопытством, свойственным только детям, разглядывала через кованую изгородь надгробия и памятники плачущих ангелов. Потрескавшиеся, старые, заплесневелые. Своим видом они вызывали еще большую печаль, чем хранили в своих каменных телах. Их медленно покрывали хлопья снега, как покрывали землю под ними слезы скорби живых. Белоснежное одеяло, как белые лилии на могиле Анны, служили едва слабым, но прекрасным утешением их горю. Джейн Вальтер, тяжело вздохнув и положив на могилу цветы, прижала к себе дочь и заплакала, подняв голову к мутному серому небу. Пустому. Безликому. Как утратившее всякое счастье ее душа.
Малышка Мегги молча стояла рядом с матерью, пытаясь прочесть пока что еще сложную для нее надпись на надгробии "Анна Элизабет Вальтер". Тихо-тихо шепча и медленно раскрывая ярко-розовые губы, она кивала в такт каждому слогу, пока не увидела рядом с собой мужчину. Он стоял у соседней могилы и бережно стряхивал снег с надгробия.
- Мама, а чья это могила?
Джейн Вальтер, стряхнув с глаз слезы, посмотрела в сторону, куда указывает дочь.
- Это могила нашей старой родственницы. Амелия приходилась бы тебе двоюродной бабушкой.
- А Вам она кем приходится?
Мужчина с небесно-голубыми глазами улыбнулся девочке и кивнул на надгробие, где под именем и кратким на фоне вечности отрезком жизни были написаны такие же, как на многих других надгробиях, слова: "Любимой жене. Доброму другу и хорошему человеку".
- Мегги, с кем ты разговариваешь?
В недоумении спросила мать, смотря на одинокую позабытую всеми могилу. Девочка подняла голову вверх, чтобы увидеть лицо матери и просто сказала:
- Там старый дедушка. Он... ой, мама, он ушел. А Анна совсем-совсем никогда не вернется и больше не будет играть со мной в куклы?
- Нет, дорогая, она больше никогда не вернется. Надеюсь, она теперь среди ангелов и смотрит на нас.
В это время в утонувшем в тишине и тоске доме семьи Вальтер разрывался во всю силу позабытый на прикроватном столике мобильный телефон мисс Джейн. На его дисплее, горящем оранжевым цветом, высвечивался номер Анны. Телефон бывшей хозяйке молчаливо спал в ее комнате с задернутыми наглухо шторами. День клонился к вечеру. Город постепенно пустел.
Вы здесь » лисья нора » уголок аддерли » Halloween on Manhattan. Аттриция. Когда у виска пистолет.