Спонсор сегодняшнего дня – новогоднее настроение. Новогоднее настроение – задушите меня мишурой (с)

Я с недоверием смотрю на дисплей телефона, пытаясь разобраться, с каких пор Ричарду стало позволительным вешать трубку на середине разговора. Длинные очереди в Сочельник – испытание, достойное очередного подвига Геракла, но вовсе не является поводом игнорировать свою избранницу, которая в поте лица танцует около кухонной плиты, колдуя над ощипанной и ныне покоящейся среди овощей индейкой. Это Рождество было первым, которое мы с Аддерли собирались встретить не в качестве лучших друзей, коими были на протяжении трёх лет, а как возлюбленные, что нежились в обоюдных ласках перед заманчиво потрескивающим камином. Эти четыре месяца были самыми лучшими в моей жизни. Я без сожаления покинула свою небольшую комнату в кампусе и перевезла на квартиру к Тейлору ворох разноцветных кед, свитки ватмана и многочисленные кисти вкупе с тюбиками красок, с присущей мне наглостью захламляя своими вещами чистые и просторные комнаты в строгом классическом стиле. Каждое утро я, сладко посапывая, старательно занимала чужую половину кровати, уютно сворачиваясь клубочком подобно котёнку возле самого бока Аддерли. Мужчина будил меня осторожными поцелуями и уютно зарывался лицом во взмокшие пряди волос на затылке, тихо шепча похабные словечки, от которых любая сонливость испарялась с пушистого опахала ресниц подобно утренней росе. И в этом я находила особенное счастье, что согревало душу даже в самые лютые морозы, когда оконные стёкла покрывались тончайшей поволокой инея, образующего причудливые сплетения узоров. Какими глупцами мы были, когда с таким остервенением препятствовали ему! Наши сердца могли открыться друг друга гораздо раньше, но, ведомые призрачными идеалами и навязанными обществом стереотипами, они лишь продолжали тлеть где-то за рёберной решёткой, не источая наружу ни единого флюида. Наши губы могли бы давно слиться в чувственном поцелуе, но лишь иссыхали на морозном ветру, покрываясь невидимой сетью трещинок. Наши тела могли бы обнажиться друг перед другом, но предпочитали скрывать свою наготу за мешковатой одеждой. Сколько времени мы потеряли впустую, зная, что идеально подходим друг другу и не будем счастливы с кем-то другим. Ричард понимал меня и, закатив глаза, мог смириться с любой моей слабостью, начиная очередным шопингом в магазин спортивной обуви и заканчивая разрисованными обоями в гостиной. Его терпению оставалось только завидовать и поклоняться, что я, собственно, и делала. Понимая, что Тейлор закрывает глаза на большее количество странных и непонятных его логике вещей, я прощала ему все маленькие странности вроде пыльных артефактов в серванте и носков из верблюжьей шерсти, которые кололись, как маленькие дикобразы, стоило мужчине во сне случайно задеть меня ногами. Когда Аддерли со священным негодованием раскладывал своё нижнее бельё по цветам, сетуя на мою беспечность, я лишь посмеивалась над его своеобразной одержимостью, но никогда не позволяла себе усомниться в его адекватности. Ричард был моим, моим всецело, обожаемым и любимым от вечно взъерошенных волос на макушке до выглядывающих в дырку на носке пальцев на ногах. Мне хотелось радовать его приятными мелочами, но в этот раз я покусилась на более значимый сюрприз в виде праздничного ужина. Для меня, человека, весьма далёкого от кулинарии, подобное решение было поистине величайшим из событий. Салаты были нарезаны, подгоревшая картошка аппетитно шкварчала на сковороде, а индейка, щедро политая медовым соусом, никак не хотела готовиться. Сидеть на стуле перед маленьким окошком духовки мне не хотелось, и поэтому я без лишних раздумий направилась в гостиную, где, включив гирлянду на рождественском дереве, укуталась в плед и уткнулась взглядом в какой-то новогодний мюзикл. Наблюдая за танцующими на экране эльфами с забавными ушами, я расхлябанно болтала ногой в такт известному во всём мире мотиву “Jingle Bells”, изредка поглядывая на наряженную и ярко поблёскивающую ёлку, под которой уже покоился подарок для Аддерли. Пару раз мужчина обмолвился о том, как искренне восхищается творчеством Фредерика Стендаля, и я не придумала ничего лучше, как подарить ему коллекционное издание, включающее в себя как романы и повести писателя, так и незаконченные художественные произведения вкупе с итальянскими повестями. Книга, безусловно, является лучшим подарком, но небольшое дополнение к нему в виде элегантных запонок для выхода в свет отнюдь не будет лишним. Лежащий на журнальном столике телефон разражается громкой трелью, отчего я вздрагиваю, словно испуганная уличным котом пичуга. Нет, это не Ричард, к сожалению. Это всего лишь Бриттани – моя прежняя соседка по комнате, которая отчего-то решила, что и поныне обязана знать о каждом моём шаге. Бывают же нахалки, ей-богу!

- Алло?.. Привет, Бри… И тебя тоже… Нет, я дома… Что значит “почему”? Рик предложил мне устроить нечто вроде семейного ужина, так что мы решили никуда не идти. Зачем? Много людей, все пьяные, все лезут обниматься, на кой чёрт нам это надо?.. Минутку, Бри… Что это за странный запах? – сморщиваю нос. – Твою мать! ИНДЕЙКА!

…Или, вернее, что от неё осталось. Я с грустью смотрю на обугленную тушку птицы и в очередной раз убеждаюсь в том, что мне не место на кухне. Из глаз текут непрошенные слёзы, и я, дав волю чувствам, в бессилии опускаюсь на стул, зарываясь лицом в ладони.
- Тупая-тупая-тупая-тупая индейка! Такая же тупая, как и ты! – ругаю себя я, понимая, что оставила себя и Тейлора без ужина. – Неужели у тебя не хватает мозгов приготовить эту чёртову птицу?! И за что только тебя полюбил Рик? Ты же нихера не умеешь готовить! Ты даже умудрилась расплавить лопатку для перемешивания зажарки и поломать четвёртый по счёту тостер! А на индейку замахнулась, ишь ты! Ой, ду-у-ура ты, О’Нил, ой и дура же! – реву навзрыд я, не обращая внимания на скрип открывающейся входной двери. Аддерли всё равно по запаху уже догадался, что вкусно поесть ему не светит.

- Ну, если ты за ней, а не за мной плачешь, то точно дура… - раздаётся весёлый голос, пробуждающий во мне желание придушить его обладателя собственными руками и украсить рождественской гирляндой из остролиста. Я так старалась порадовать своего мужчину вкусным и красивым ужином в первое Рождество, которое мы планировали провести вместе, а он вместо того, чтобы предложить достойную альтернативу в виде заказанной пиццы и салатов, лишь подтрунивает над моим абсолютным отсутствием кулинарного таланта. В любой другой момент я бы, несомненно, посмеялась над остроумием Аддерли, но в этот раз я весьма расстроена тем, что мой сюрприз не удался. Оттого и разражаюсь рыданиями с новой силой, обзывая Рика всевозможными словечками, которые только приходят мне на ум. Вытираю слёзы руками и, подняв глаза на брюнета, подозрительно хмурюсь: странная футболка телесного цвета, чей принт имитирует мужское тело с татуировками, цветная шапка, связанная моими руками на досуге, и косички в бороде, украшенные всевозможными бусинками и подвесками. Что за чертовщина происходит? Сейчас, если я не ошибаюсь, Рождество, а не Хэллоуин. И, самое главное, Рик должен был покупать продукты для праздничного стола, а не пугать прохожих своим, мягко говоря, странным видом. Я складываю руки на груди и, насупившись, пристально наблюдаю за каждым движением мужчины.

- ГДЕ. ТЫ. БЫЛ?! – членораздельно произношу я, меча разъярёнными глазами молнии. Испорченный праздник вкупе с лукавостью Тейлора сделали своё дело: от прежних слёз не осталось и следа. Единственное, чего мне хочется, – выведать правду у брюнета, который, впрочем, клятвенно уверяет меня в том, что задержался в гипермаркете из-за немыслимо длинных очередей и демонстрирует мне два огромных пакета как доказательство своих слов. В другой руке Рик чудом удерживал плоскую коробку и две бутылки с вином. Моим любимым. На этой эпичной ноте мне бы прослезиться от умиления, но хрен там: на очередной подкол Аддерли я реагирую метким броском кухонного полотенца, которое тот, к сожалению, стремительно ловит возле самого лица и имитирует им вентилятор, разгоняя по кухне удушливый запах гари. После этой весьма занимательной пантомимы мужчина с облегчением открывает форточку и одновременно включает вытяжку, намереваясь замести любые следы присутствия в кухне палёной индейки. Я недоверчиво наблюдаю за Тейлором, облокотившись на стол. Что-то мне подсказывает, что этот бородатый кретин не шоппингом занимался в магазине.

- Я тебе не верю, - тихо произношу я. – Небось к своей любовнице заходил, да? Кто она? Она работает в том гипермаркете?! Сволочь! Мерзавец! Я тебя…
- Ага, - с широкой улыбкой произносит Ричард. Его, кажется, забавляет моя спонтанная ревность, а мне хочется оторвать ему эту самую “забавлялку”.  - Скотина, сволочь, мерзавец, шлялся по бабам, даже до старушки миссис Клаус добрался… Иди сюда, - и, прежде чем я успеваю отреагировать на эту тираду, мужчина стремительным движением притягивает меня к себе, крепко обнимая, и запечатлевает на виске нежный поцелуй. Я недовольно извиваюсь в объятиях Аддерли, не желая с ним обниматься, и фыркаю, словно рассерженная кошка. Но за что я люблю Тейлора – так это за его терпение и настойчивость: он не обращает никакого внимания на мои попытки вырваться, продолжая обнимать и ласково покачивать в объятиях, словно маленькую девочку. Это успокаивает, и я примирительно утыкаюсь лицом в приятно пахнущую футболку, диву даваясь, как Рик мог купить подобную безвкусицу.

- И всё равно ты скотина, сволочь и мерзавец… - примирительно бурчу я, зная, что за этим всегда следуют комплименты и осторожные поцелуи. Так оно и есть: Аддерли с улыбкой восхищается моими локонами, нежно собирая их в пучок на затылке и отпуская, отчего пряди рассыпались в беспорядочном каскаде на спине. Он скучал по мне, о чём непременно успевает отметить. И я окончательно успокаиваюсь, отстраняясь от мужчины, и с улыбкой глядя на него. На фразу о Санте я отвечаю звонким смехом. Каким он бывает забавным. Как восемнадцатилетний подросток с юношеским максимализмом и отменным чувством юмора, которым можно покорить не одну девушку. Но меня-то уже не стоит покорять, поскольку я и так чувствую свою принадлежность этому мужчине, который готов мириться даже с подгоревшей индейкой в Сочельник.

- Плакать перестану, а вот называть тебя Сантой не хочу: ты ещё не заслужил этого, - хитро ухмыляюсь я, наблюдая за тем, как Тейлор с усталым вздохом плюхается на мягкий уголок, увлекая меня за собой и крепко прижимает к себе, чтобы я ни в коем случае не думала снова впасть в истерику и вырываться. Но я и собираюсь этого делать. Лёгкий укус Рика отзывается в моём теле приятной дрожью, и я, извернувшись в его руках, в свою очередь осторожно прикусываю его нижнюю губу в поцелуе.
- Я не менее голодна, потому что с утра ничего не ела. Так что, так уж и быть, буду оплакивать индейку завтра, а сейчас постараюсь съесть тебя прежде, чем это сделаешь со мной ты! – громко визжу в ответ на щекотку Аддерли, умоляя его остановиться. Тот, сменив гнев на милость, ставит меня на ноги и, отвесив лёгкий шлепок по бёдрам, встаёт с диванчика, интересуясь наличием съестного в нашем доме. Я грустно вздыхаю, вспомнив своё фиаско, запах которого всё ещё витает в кухне.
- У нас только салаты… - бормочу я, потупив взгляд в пол. – С креветками, с ветчиной и огурцами, грибной и фруктовый на десерт. Я даже не испортила их, вроде… Только палец порезала немного. А больше ничего нет, Рик. Потому что твоя девушка – криворукая неумёха.

- Не реветь! – грозит пальцем Рик, убеждая меня в том, что сам найдёт в холодильнике, что ещё можно съесть помимо нескольких салатов. – А ты играйся с рамочкой.
- С рамочкой? – недоумённо переспрашиваю я, намереваясь понять, что из случившегося сегодня я пропустила. Аддерли закатывает глаза и указывает на плоскую коробку, которую ещё недавно мужественно притащил домой вкупе с пакетами и виной. Я осторожно открываю её и издаю дикий вопль восторга, не веря своим глазам.
- Ты вспомнил о них! – размахивая рамочками по сторонам, я бросаюсь на шею Тейлору, покрывая его ошалевшее лицо нежными поцелуями. – О Боже, Рик, мой дохлый Санта, я не знаю, как я пережила день без тебя! Без тебя и этих рамочек! Как ты вспомнил о том, что они мне так понравились тогда?!! Чудовище моё. Любимое моё! – крепко-крепко обнимаю мужчину. – У меня тоже для тебя подарок. Хоть ты и Санта, а Сантам не дарят подарки, я всё же сделаю для тебя исключение. Он под ёлкой. Старческие ноги в руки – и айда его смотреть! Я жду, - с улыбкой наблюдая за тем, как Аддерли скрывается за дверью, осторожно прокрадываюсь в спальню и, выудив из прикроватной тумбочки связанный для мужчины шарф, иду обратно на кухню. Когда на пороге комнаты появляется Ричард со счастливой улыбкой на лице, я с тихим смехом забрасываю ему на шею шарф, любуясь своим творением.

- И это тоже тебе. Чтобы ты не замерзал зимой, когда рядом нет твоей горячей Красавицы. Надеюсь, тебе нравится… - ласково ерошу рукой волосы мужчины. Я помню, как он безмерно восторгался запонками своего коллеги, и я провела не один день в поисках аналогичных. Сейчас мои усилия вознаградились сполна искренней радостью и безмерной благодарностью, плескающихся в зеленоватых глазах Тейлора. Ради этого я готова провести ещё полторы недели безумного поиска запонок, лишь бы Чудовище не скалилось, а довольно мурчало, словно насытившийся сливками кот.

- Не переживай, Чудовище, лечение мёдом и вареньем ещё никто не отменял… - широко улыбаюсь, игриво накручивая на указательный палец волнистую прядь волос. – Думаю, что мы вполне можем поиграть в добрую медсестру и непослушного пациента. И тогда, поверь уж мне, я тебя закормлю мёдом и утоплю в кастрюле с чаем! Пожалеешь ещё о своей инициативе! – со смехом прижимаясь к широкой груди Ричарда и прикрыв глаза, слушаю его сетования по поводу того, что мужчина осчастливил меня недостаточным количеством подарков, в отличие от меня. Как на тридцать шестом году жизни можно быть непроходимым глупцом? Как в таком зрелом возрасте можно не замечать очевидного и анализировать имеющиеся на руках факты? В отличие от меня, Аддерли постоянно тратил на меня деньги, не отказывая ни в одном из женских капризов, поэтому любовь и долгожданные подарки на Рождество – единственное, что я могла предложить ему взамен. Когда я, таща за руку брюнета к магазину спортивной обуви, грустно вздыхала, глядя на разноцветные кеды, стоящие за стеклянной витриной, Тейлор, не раздумывая, покупал полюбившуюся мне пару и, конечно же, терпеливо ожидал, пока я выберу самые подходящие под цвет моей одежды шнурки. Когда я, на мгновение заглядевшись в экран телевизора, напрочь забывала о включенном тостере и благополучно сжигала его вместе с несчастным хлебом, Рик, посмеиваясь, ехал в ближайший магазин бытовой техники и покупал новый. Когда я, умудрившись заляпать гуашью любимую рубашку мужчины, со слезами на глазах демонстрировала её Аддерли, тот, закатив глаза, откладывал её в кипу моих вещей, в которых я любила рисовать, и убеждал меня в том, что ему не составит труда купить новую. Я приносила, казалось, лишь одну разруху да материальные расходы – но Ричард не обращал на это внимания и даже во время ссор и скандалов с битьём посуды никогда не упрекал меня в столь развязном поведении. Воистину, его терпение и любовь заслуживали уважения и признательности с моей стороны, но получали в ответ лишь нередкие язвительные словечки и игру «Пойми, почему я злюсь на тебя». И сейчас, нежась в ласковых объятиях мужчины, я мысленно просила его не обижаться и простить мою коварную женскую натуру: признавать свои ошибки вслух я не любила более всего на свете. Тейлор возводит глаза к потолку, хитро прищуриваясь, и выуживает из-за спины чёрную бархатную коробочку как очаровательный аккомпанемент к своему предыдущему подарку. Теперь настала моя очередь смущённо опускать глаза в пол и оправдываться по поводу того, что рамочек для фотографий вполне хватило бы. Впрочем, раскрыв коробочку, я невольно ахнула, с восхищением глядя на дивной красоты ключ. И пусть его нельзя было надеть под купленное пару дней назад платье или использовать как винтажный аксессуар для пальто, подарок был настолько приятным и трогательным, что я не смогла сдержать широкой и счастливой, как у ребёнка, улыбки.

- Ну зачем ты так тратишься, Рик? Я мечтала о тех рамочках с жирафами – их и хватило бы, честно! – бормочу я, пока мужчина осторожно обнимает меня сзади, зарываясь лицом в густые локоны, и тихо шепчет слова благодарности за всё, что было между нами. За археологические экспедиции, в каждую из которых я вносила свою изюминку, начиная подхваченной лихорадкой и заканчивая ритуальными танцами с бубном у костра. За дружбу и понимание, которые могла подарить лишь девушка, не видевшая в мистере Аддерли лишь денежный кошелёк, презентабельный нос и достойного мужчину для продолжения рода. За исполненные любовью и нежностью ночи, после которых мы просыпались такими же уставшими, как и до сна, но самыми счастливыми на свете. Я оборачиваюсь к Ричарду и, усмехнувшись, обхватываю ладонями его лицо, пристально заглядывая в зеленовато-охристые глаза.

- И тебя с Рождеством, дорогой, - непривычно ласково урчу я, прикасаясь губами к орлиному профилю мужчины. – Ты делаешь для меня очень много, поэтому говорить «Спасибо» должна я, а не ты. Я благодарна тебе за всё. Ещё ни один мужчина не значил для меня так много, как ты. У меня их, правда, было не так уж и много, в основном, бабы, сам помнишь… Но тебя я люблю больше любого, даже самого богатого и красивого мужика! Потому что самый красивый для меня – ты… Давай есть, обжора, только, Бога ради, переоденься в нормальную одежду! – отстранившись от Тейлора, я скептически глянула на его новоприобретённую футболку. – Ты похож в ней на бывалого зэка-наркомана! – с этими словами выпихиваю брюнета за дверь, послав ему вдогонку воздушный поцелуй, после чего, обернувшись, направляюсь к столу, где уже красуются нарезанные и даже вполне съедобные салаты.

- Ну вот, другое дело! – с блаженной улыбкой произношу я, оглядывая с ног до головы вошедшего в кухню Аддерли. Белая майка, потёртые домашние бриджи и босые ноги – чёрт, почему я всегда нахожу это таким сексуальным? Протягиваю мужчине бокал с вином и подвожу его за руку к обеденному столу.

- Какой тост там любят твои друзья? Напомни? Ах да: чтобы член стоял да деньги были? – ухмыляюсь. – С первым у тебя проблем нет – это бесспорно, Красавица подтвердит! На второе тоже не жалуемся. Поэтому я предложу самое что ни есть банальное… Давай выпьем за наше первое Рождество, которое мы отмечаем не как друзья, а как вполне себе сложившаяся пара придурков, мешающих спать соседям громкой музыкой да ночными охами-вздохами. За нас, любимое моё Чудовище! – прикасаюсь своим бокалом к бокалу Ричарда и делаю глоток один за другим. Всё-таки замечательно, когда твой мужчина помнит о том, какое вино ты обожаешь. Ставлю пустой бокал на стол и занимаю место напротив Аддерли, улыбаясь ему. Брюнет довольно осматривает салаты, но, впрочем, не притрагивается ни к одному. Может, он хочет, чтобы я за ним поухаживала? Эдакий хитрец!

- Какой салат ты рискнёшь отведать первым? – участливо интересуюсь я, вооружившись огромной деревянной ложкой. - Может, закажем ещё и пиццу, чтобы ты наелся? Потому что, признаюсь, я не уверена, что тебе понравится мой рождественский ужин. Да, я плохая хозяйка, потому что я даже не стала готовить пудинг. Ты же не хотел бы обнаружить сгоревшую квартиру, я права?

Как тяжело порой сосуществовать с мужчинами в пределах одной территории – особенно когда испытываешь к ним всепоглощающе сильные чувства, что выбивают из головы последние крупицы здравого рассудка. Чувства берут верх над разумом и, с гордостью восседая на престоле, порой вынуждают совершать немыслимые поступки, говорить сумасбродные вещи, вести себя подобно дикарям из забытых Богом уголков планеты. Ты посылаешь к чёрту прежние привычки и кардинально меняешь свой образ жизни, отныне думая не только о себе, но и о человеке, с которым хочется разделить всю оставшуюся жизнь. Мои действия по отношению к Ричарду, к сожалению, отнюдь не напоминали заботу, которой женщины привыкли окружать своих избранников; непригодная для употребления еда, скончавшиеся в жестоких муках тостеры, пятна акварели на полу в кабинете и гостиной, разбросанные в холле кеды скорее напоминают методы пыток времён инквизиции, но никак не проявление трепетных чувств по отношению к мужчине. Но он мирился с этим – и с каждым днём любил всё сильнее, что априори казалось мне невозможным. И сейчас, покатываясь со смеху над моим тостом и не находя в себе сил остановиться, дабы осушить бокал, Аддерли в очередной раз подтверждал это. Он мужественно притянул к себе салатницу и, резко выдохнув, взялся за ложку, как за боевое оружие, готовое повергнуть подлого отравителя в лице меня. Я пристально наблюдаю за тем, как мужчина с опаской пробует салат, медленно пережёвывая и, казалось, желая распробовать хоть что-то вкусное в этой неаппетитной смеси. Казалось, даже моё сердце затаилось в ожидании приговора, но Рик, как назло мне, медлил с ответом. С чувством проглотив салат, он сдержанно улыбнулся: моя стряпня действительно показалась ему достаточно аппетитной для употребления. Облегчённо выдыхаю и тут же с чувством пихаю его под столом ногой: чёрт возьми, к чему этот пафос?

- Идиот! – сотрясая в воздухе вилкой, восклицаю я, уминая в свою очередь салат с креветками. – У меня, может, тут сердечный приступ случится из-за того, что ты молча ешь, а ты ещё и специально молчишь, засранец! Я тут старалась, значит, готовила тебе, а ты!.. – заливаю свою обиду очередным бокалом вина, но, глядя на внезапно погрустневшую и явно давящую на жалость мину Ричарда, тотчас оттаиваю и, ласково улыбнувшись, поглаживаю свободной рукой его руку, лежащую на столе. Мне не верится, что это происходит со мной. Разгорячённая кровь, подгоняемая вином, приливает к моим щекам, на которых мгновенно расцветают алые маки румянца. Мы подшучиваем друг над другом, то и дело поднимая бокалы за самые необычные вещи, понятные только нам двоим, наслаждаемся праздничным ужином и рождественскими песнями, льющимися из динамиков стоящего на подоконнике магнитофона. За окном медленно кружатся большие хлопья снега, которые, касаясь стёкол окна, налипают на них причудливыми узорами. Рик на мгновение задерживает взгляд на зимнем вальсе и, отрешённо улыбнувшись, высказывает предложение поиграть в снежки, а остальные салаты прикончить ближе к вечеру под аккомпанемент всеми любимого фильма «Один дома». С восторгом поддерживаю энтузиазм, пляшущий в глазах Аддерли лукавыми искорками, и, осушив бокал до самого дна одним глотком, бегу в спальню переодеться, слегка пошатываясь и мурлыча под нос задорные мелодии. Ричард плетётся за мной, и к тому моменту, как я выхожу в коридор, он уже обувает свои огромные меховые ботинки, в которых, наверное, можно переносить котят, как в лукошке. Лукаво стрельнув глазами в сторону брюнета, со смехом выбегаю из квартиры без шапки и со всех ног бегу к лифту, намереваясь сбежать на улицу от следующего за мной по пятам носатого возмездия. Лифт, как назло, с тихим гулом едет с первого этажа, но совершить в нём непродолжительное турне мне не удаётся: нагнав меня, Аддерли без излишних церемоний взваливает меня на плечи и, не обращая внимания на мои визги и бьющие по спине крошечные кулачки, тащит драгоценную ношу, обогащённую салатом, обратно в квартиру. Зануда. Закатываю глаза и тотчас получаю щелчок по носу, когда Рик, натянув на мои непослушные локоны вязаную шапку, довольно осматривает результат своих трудов. Он позволял мне многие вольности, но выйти на мороз в неподходящей для данного времени года одежде представлялось Аддерли тяжелейшим из преступлений (даже кончина бытовой техники не шла в счёт). Впрочем, сам он, громко смеясь, выбегает за дверь и торопится к лифту, что-то крича мне хмельным голосом. Наверное, предупреждает о том, чтобы я не забыла запереть квартиру на ключ. Конечно, я пьяна, но не до такой же степени. Резкими движениями проворачиваю в замочной скважине кусок металла и, для пущей убедительности подёргав ручку, бегу к лифту. Он уже уехал, не дождавшись меня. А я не хочу дожидаться его. Вот такие мы гордые. Лестница представляется мне воистину непреодолимым препятствием, плывущим перед глазами ввиду выпитого вина, но я мужественно преодолеваю ступеньку за ступенькой, забавно перебирая ногами и держась за перила. Портье доброжелательно улыбается мне, когда я бурно приветствую его и выскальзываю за дверь навстречу приятному морозцу. Раз! Два! Три! Отплёвываюсь от снега и гневно смотрю на Ричарда, который с остервенением лепит очередную партию снежных шаров, гнусно хихикая аки отъявленный злодей.

- Тебе хорошо! – обиженно завопила я, прячась от обстрела за огромным стволом дерева. – Ты можешь использовать свой нос в качестве прицела! Я не могу таким похвастать! – высовываюсь из-за своего укрытия и с визгом уклоняюсь от очередного меткого броска Аддерли. Руками сгребаю снег и с боевым кличем кидаю в ответ снежок, но, к сожалению, промахиваюсь. Что я говорила: без прицела это весьма затруднительно. Пьяному, говорят, море по колено, но снег им точно неподвластен. Рик задорно смеётся, с ловкостью уклоняясь от снежков, пущенных мной; я же, не сдерживая эмоций, крою мужчину трёхэтажным отборным матом, перепрыгивая сугробы подобно сайгаку. Чаша моего терпения переполнена, равно как и воротник куртки, за которым тает попавший туда снег:  стремительно подбегаю к мужчине и, толкнув его в ближайший сугроб, восседаю на нём сверху, торопливо засыпая снегом и любовно утрамбовывая новообразовавшийся слой. Аддерли ржёт, как ненормальный, и даже не осуществляет никаких попыток высвободиться из плена, что значительно облегчает мою участь.

- Я взяла тебя на абордаж! – спустя несколько минут заявляю я, гордо осматривая плоды своих трудов. Ричард засыпан снегом почти по шею за исключением пояса, где располагается объект нашей обоюдной гордости. Собственно, именно на нём я сейчас и восседаю, без зазрения совести ёрзая туда-сюда и хитро улыбаясь. – Теперь ты замёрзнешь! А Аддерли-младший – нет! Ха! Видишь, я даже не стала присыпать его снегом: не дай бог простудится, ещё перестанет выполнять свою важную функцию. Красавица же будет скучать по нему! Безмерно скучать будет! – закатываю глаза, томно вздохнув, и слышу скептический комментарий о том, что актриса из меня, мягко говоря, не очень. Как будто кто-то спрашивает чьего-то мнения! Льну к холодным губам мужчины, увлекая их в сладостный поцелуй, что своим жаром может принести весну в это царство льда и инея.

- Язва, - констатирую я, на мгновение отстранившись от Аддерли. – Ты просто настоящая язва. И как я тебя только терплю, любовь моя?