Красное пятно светофора причудливо отражалось в дождевых каплях, что стекали по автомобильному стеклу. Казалось, эти капли живут своей собственной жизнью: образуя причудливые асимметричные узоры, они сливались в единую сеть, которая преображала улицы Манхэттена в гротескные симфонии металла и кирпича, размывала силуэты зданий и прохожих, превращая их в причудливые кляксы. Я нетерпеливо постукивала пальцами по рулю автомобиля, временно заимствованного у отца, и изредка оборачивалась назад, чтобы взглянуть на огромную сумку с подгузниками, бутылочками с водой и прочими вещами из комплекта “Юная мать” и сладко посапывающего в автомобильном кресле Эдриана Ричарда Аддерли. Моего Эдри, как с нежностью называла его я. Моего Ри, как с гордостью величал его Ричард. Мужчина, казалось, был на седьмом небе от счастья от осознания того, что он стал отцом, и это удивляло меня ещё больше. Аддерли никогда не принадлежал к тем мужчинам, которые хотели строить семью и проводить многочисленные уик-энды со скучными соседями и их глупыми собаками, которые беспрестанно лаяли на прохожих. Тейлор считал, что ему была уготована иная судьба. Своим призванием он считал свободу, которую посвящал археологическим экспедициям. Своей любовью он называл кулинарию, которой уделял значительную часть своего времени, работая в собственном ресторане шеф-поваром. Но сейчас всё изменилось, и эта новая жизнь вдохновляла меня, словно излившаяся на земли благословенной Эллады из-под копыта пегаса Гиппокрена. Ричард перестал пропадать на работе сутками и всерьёз взялся за ремонт своей квартиры. Полностью разворотив две комнаты и только потом осознав, что, собственно, можно было обойтись и одной, мужчина то и дело мотался из одного гипермаркета со строительными материалами в другой, переругиваясь с продавцами-консультантами по поводу бракованных плинтусов и советуясь с ними же по поводу цветовой гаммы и сочетаемости обоев и паркета. За этими заботами Аддерли часто забывал поесть, и поэтому я взяла на себя обязанности его личного повара. Благодаря небо за то, что я научилась готовить более-менее сносно, я отдавала ему блинчики с мясом и пиццу, когда тот заезжал ко мне на пару часов, чтобы повозиться с Эдрианом и провести так называемый “обход владений”, во время которых Тейлор шальными руками проверял, не увеличилась ли моя грудь и не уменьшились ли мои аппетитные округлые бёдра, за гипнотическими движениями которых мужчина имел обыкновение завороженно наблюдать. Но сегодня, узнав о том, что ему предстоит много мороки с поклейкой обоев в одной комнате и штукатурке стен в другой, я без лишний колебаний решила помочь ему, хотя в глубине души понимала, как он отреагирует на мой неожиданный визит. Нет, это не значило то, что Ричард не хотел меня видеть. Напротив, каждую секунду мы желали скорее воссоединиться в жарких объятиях друг друга, но не имели возможности этого сделать. Моя мать всё ещё презирала Аддерли и, стоило мужчине появиться на пороге нашего дома, как она тотчас смеряла его пренебрежительным взглядом и, фыркнув, уходила, даже не поздоровавшись. Отец был более терпимым, но, несмотря даже на это, я, опасаясь за сохранность здоровья своего возлюбленного, категорически не желала оставлять его наедине со своей семьёй, которая не умела прощать так, как смогла я. Мы жили отдельно друг от друга и во времена наших встреч сумбурно шептали друг другу о том, как хотим скорее жить в нашей уютной квартире. Вместе. Навсегда. Но стоило мне приехать к Тейлору, как тот поспешно уводил меня в парк, не желая, чтобы я дышала пылью и краской: я всё ещё кормила грудью, и Рик опасался за то, что подобные вещества окажут отрицательное влияние на грудное молоко. Когда он успел вникнуть в эти нюансы? Я не знаю, ибо пропустила этот момент. В один миг Аддерли стал энциклопедией и то и дело советовал мне, как правильно держать ребёнка и сколько минут следует его купать. Несносный мужчина, который своей заботой более умилял, чем приносил пользу. Но я никогда не говорила этого Рику по той причине, что действительно была тронута подобным отношением ко мне и к Эдриану. И сейчас, направляясь к нему в дом с сыном, я могла только представить то, что скажет мне Тейлор, едва увидит меня на пороге. Что же, мне, если честно, всё равно. Малыш может мирно спать в автомобильном кресле на уютной лоджии, а я смогу помочь Ричарду в обустройстве нашего семейного гнёздышка и, конечно же, прослежу за тем, чтобы он не забыл поесть. Сейчас у меня создавалось такое впечатление, что я была матерью двоих детей: за поглощённым бытовыми заботами Аддерли нужно было следить в той же мере, как и за Ри. Но меня это не утомляло. Напротив, лёгкая усталость из-за этого была упоительной и вселяла в меня счастье. Которое, как оказалось, заключалось в столь простых вещах.

- Мисс О’Нил, позвольте, я Вам помогу!

Портье поспешно бросается мне навстречу и берёт у меня из рук сумку и рюкзак, из которого доносится аромат блинчиков и сливочного грибного супа. Я благодарно улыбаюсь юноше и следую за ним к лифту, крепко сжимая в руках автомобильное кресло, которое сейчас напоминало причудливое лукошко. Уилл осторожно ставит мои вещи возле стенки лифта и переводит взгляд на Эдриана, который уже проснулся и сейчас беспокойно юлит в импровизированной кроватке, махая крошечными кулачками.
- У вас такой замечательный малыш, мисс. И очень похож на Вас!
- Спасибо большое, - улыбаюсь я. – Но, думаю, он всё же больше похож на Ричарда… Нет-нет, Уилл, дальше я сама доеду, не переживай! А ты возвращайся на своё место!

Портье, кивнув, выходит из лифта, и я нажимаю нужную кнопку, предвкушая удивление Аддерли, которое, впрочем, наверняка будет омрачено его беспочвенными сетованиями на моё пренебрежение собственным здоровьем. В этом весь Ричард: я умела портить романтичные моменты, а он имел привычку возмущаться в моменты своего искреннего счастья. Разве это – не очередное свидетельство того, насколько мы подходим друг к другу? Буквально вываливаюсь из лифта, нагруженная сумками, и, чудом выудив ключи из кармана, открываю дверь квартиры как можно тише. Из гостиной доносится прекрасная мелодия, и я, удивлённо выгнув бровь, прикрываю дверь: неужели Аддерли вальсирует по комнате с валиком в руке? На цыпочках крадусь к дверному проёму и ошеломлённо застываю. Волшебные, чарующие звуки издают клавиши фортепиано, которое, как я всегда думала, стоит в комнате лишь для красоты, а за музыкальным инструментом сидит Тейлор и, легко перебирая пальцами, извлекает из этой антикварной деревяшки столь замечательную музыку. Я не верю своим глазам: за четыре года знакомства я ни разу не слышала от мужчины о том, что он умеет играть на фортепиано. Глаза Ричарда сосредоточенно наблюдают за порхающими по клавишам пальцами. На нём заляпанная краской футболка и старые джинсы. На волосах,  где тоже красуются белёсые пятна от штукатурки, не хватает только газетной панамки, но, заметив её на фортепиано, я не сдерживаю улыбки. Аддерли выглядит таким забавным и милым, несмотря на свою внешнюю брутальность и бороду, которую я категорически запретила сбривать. Более всего на свете мне хочется прижаться к нему. И не только прижаться… Хотя я понимаю, что сейчас – не время и не место для любовных утех.

- А ты не говорил мне, что умеешь играть на фортепиано… - тихо произношу я, стараясь не испугать Тейлора. Но мой план с треском проваливается: едва не сбив с инструмента банку с краской и тихо выругнувшись, мужчина буквально подпрыгивает на месте и, хлопая глазами, смотрит сначала на меня, потом на кипу сумок, а после – на Эдриана. Он хмурится, отчего я тотчас закатываю глаза: ну хотя бы раз сказал, что рад меня видеть, а не тратил время на баснословное воспитание.
- Прости, я не хотела тебя испугать. К тебе пришло твоё вдохновение в лице меня, драгоценной, маленький… эм-м-м… вдохновёнок в лице Эдриана и блинчики в лице… блинчиков! – улыбаюсь я, протягивая руку Рику, чтобы тот взял огромную сумку и рюкзак и облегчил мои страдания. – Ну же, Чудовище, только не говори, что в глубине души ты не хотел, чтобы мы пришли к тебе. Я решила. Я буду помогать тебе с ремонтом. И это не обсуждается. Вот так.

С каким пренебрежением ныне люди разбрасываются словами о высокой и чистой любви, ветрено и беспечно называя своей второй половинкой каждого прохожего, что ненароком забрёл, равнодушно пиная мелкие камешки под ногами и созерцая своё отражение в грязном зеркале осенней лужи, на распростёршую теплые объятия улицу. Впрочем, это тепло не тлеет в стеклянных клетках фонарей лишь для единственного человека. Оно согревает всех и каждого, не делая различий между людьми, которые с лукавым прищуром провожают уплывающие вдаль огоньки, проезжая мимо столбов на автомобилях или же стремительно проходя и кутаясь в недавно приобретённое на распродаже пальто. Немногие обладает привилегий любить – но все наивно верят, что способны на это, принимая очередное мимолётное увлечение за нечто большее и значащее, но через мгновение забывая его имя, как тщательно вызубренную в школе, но так и не пригодившуюся в жизни теорему. Настоящая любовь, воспеваемая в своём многогранном идеале поэтами-классиками всего мира, характеризуется не только уважением достоинств характера и трепетом перед внешней красотой вкупе с богатством внутреннего мира. Любить идеального по всем параметрам человека столь же легко, как и уснуть на диване под бормотание телевизора после тяжёлого рабочего дня, предаваясь беспокойным сновидениям под тёплым, обволакивающим в кокон пледом. Смириться с недостатками представляется более трудным действием, которое, впрочем, действительно является своеобразной проверкой искренности чувств. Многие не находят в себе силы для этого и продолжают называть любовью лишь её дешёвый суррогат, отдающий землистым привкусом, словно подгоревший в турке кофе за пять долларов. Таким людям не нужно коротать многочисленные дни в попытках понять и смириться со странностями партнёра, не нужно принимать любое их проявление как должное, не нужно ценить каждый их вздох, который, несомненно, для кого-то является слишком громким, а для кого-то – слишком протяжным. Они считают себя счастливыми, но на самом деле едва ли близки к этому. Подобные пары распадаются через несколько месяцев, подобные браки – через несколько недель, подобная дружба в таких обстоятельствах и вовсе не имеет обыкновения зарождаться. Люди без устали мечутся, словно дикие звери, пытаясь отвоевать своё место под солнце и умело выполненными командами заработать самый лакомый кусочек, а когда получают желаемое, то мирно опускают руки, не считая более необходимым самосовершенствоваться. Руководствуясь подобными статутами, женщины после заключения священных уз брака в большинстве случаев перестают заботиться о том, чтобы поддерживать в избранниках обжигающее изнутри пламя. На смену изящным стрелкам в стиле Марлен Дитрих приходят зеленоватые ореолы огурцов, якобы растягивающие кожу под глазами; вместо эротично приоткрытых алых губ мужчины всё чаще видят их потресканную кожицу; короткие домашние шортики и майка, что заманчиво обтягивают приятные взору округлости, сменяются бесформенными туниками и выцветшими от времени футболками. При этом женщины продолжают считать себя идеальными, попрекая в свою очередь супругов тем, что они не столь часто говорят им нежные и приятные слова. А мужчины, в свою очередь, после завоевания сердца обворожительной красавицы обычно не прилагают никаких усилий для того, чтобы удержать его в своих сильных руках. Они не желают мириться с маленькими слабостями, которые кажутся им до безумства глупыми; они упрекают женщин недостатком ласки и пересоленным ужином; они не радуют своих избранниц приятными сюрпризами и объятиями, в которых каждая почувствовала бы себя защищённой, словно в окружённой рвом с голодными крокодилами неприступной крепости. Подобные несоответствия и становятся своеобразным апогеем, после которого отношения рассыпаются, словно ненароком обронённая ваза, на мелкие кусочки, которые невозможно снова собрать воедино. Мои немногочисленные увлечения мужчинами заканчивались подобным образом и по тем же причинам. А всё потому, что я никогда и никого не любила. Бесспорно, я умела выбирать достойных представителей противоположного пола, но мне никогда не приходилось чувствовать непреодолимого желания находиться рядом с ними всю оставшуюся жизнь. Очередные отношения начинались с обворожительной улыбки в баре, а спустя несколько недель держались лишь на одном сексе. Никакого взаимопонимания, никакого упоения партнёром. Ничего. Лишь леденящая душу пустота, которую я не могла заполнить абсолютно ничем. И сейчас, ласково покачивая Эдриана на руках и с усмешкой слушая беспрестанные сетования Рика на мою глупость, я осознаю это столь остро, как не осознавала прежде. Ричард Аддерли затмил своим появлением всех предыдущих ухажёров, вычеркнул их из моей памяти, тем самым открыв передо мной чистый и ещё незапятнанный кляксами лист. Он и ранее был для меня самым замечательным мужчиной, а сейчас и поистине стал тем прекрасным принцем, о котором мечтают все женщины от восемнадцати до сорока лет. Тейлор окружал меня безграничной заботой, изо всех сил старался понимать мои странные предпочтения и желания, которым не находил логического объяснения, и, самое главное, любил меня – беззаветно, всепоглощающе, пылко. Не было ни дня, чтобы мужчина не заехал ко мне на пару часов для того, чтобы просто поговорить со мной, поделиться последними новостями, повозиться с сыном и, конечно же, обнять меня до приятной ломоты в костях. Я чувствовала его любовь каждой клеточкой своего тела и не сомневалась, что это пьянящее чувство является именно ею. Ибо сама испытывала то же самое по отношению к Ричарду. Я была счастлива лишь от того, что нашла в себе силы простить его и окончательно смириться с его недостатками. Мужчина был явным эгоистом и собственником, но даже в этом я ухитрялась находить своеобразное очарование. Порой Аддерли был резким и хамовитым, но благодаря его отходчивости после каждой непродолжительной словесной перепалки я нежилась в его тёплых объятиях и умелых ласках, в эти моменты ощущая себя богиней. Тейлор был моим идолом, моим миром, существованием которого я упивалась так же, как и его чувственными поцелуями. Без предубеждений и устоявшихся стереотипов я дарила мужчине себя и была всецело рада тому, что полностью принадлежу ему. Именно ему, а не кому-то другому. В этом я находила особое благо, которое не познает даже в раю моя покинувшая тело душа. Слушая бурчание Рика, которое более походило на недовольство старика, я невольно ловила себя на мысли о том, что всегда хотела бы слышать этот великолепный голос, отзывающийся внутри целым пантеоном эмоций, от которых хмельно кружилась голова.

- Надеюсь, когда ты вырастешь, Эдри, - прогундела я, осторожно прикасаясь губами к маленькому сжатому кулачку сына, - то не будешь таким же занудой, как и твой папа. Не будешь же, малыш? Я знаю, ты не подведёшь меня и прислушаешься к моей просьбе. И нет, я вовсе не настраиваю тебя против папочки. Я люблю его, хотя и порой он надоедает мне своими нравоучениями, хотя и не муж мне даже! Видишь, он воспитывает не только тебя, но и меня. Правда, он у нас хороший? – произнесла я, переведя взгляд на Аддерли, вошедшего в комнату. Несмотря на мои слова, он всё ещё выглядел раздражённым и поэтому не упустил возможности поиграть в мудрого наставника.
- И больше так не делай! – с самым что ни есть серьёзным видом произносит Ричард, продолжая пристально наблюдать за мной. Я приоткрываю рот, чтобы съязвить, но Эдриан лишает меня такой возможности: тихо крякнув и заюлив у меня на руках, он полностью переключил внимание мужчины на себя. Тейлор осторожно берёт малыша на руки и, отпустив ироничный комментарий по поводу натурального питания, тут же отходит к роялю, опасаясь моего подзатыльника. Я тихо фыркаю: как же, оказывается, он успел меня изучить!
- На чужой медок не разевай роток! – радуюсь, словно дитя, перешедшей мне привилегии умничать и поднимаю палец в потолок. – Максимум, на что ты можешь рассчитывать, - это на то, что я дам тебе изучить молочный комбинат вдоль и поперёк… Если ты понимаешь, о чём я… - умиляюсь, глядя, как Аддерли прижимает ребёнка к себе, с восхищением наблюдая за тем, как он юлит в воздухе ножками и что-то лепечет на своём языке, который нам пока ещё не дано понимать. На лице Тейлора играет счастливая улыбка, от которой на душе становится тепло и уютно, словно в первое весеннее утро. С каждым днём я всё больше убеждаюсь в том, что мужчина не пожалел о своём решении вернуться к нам. С каждым часом я всё больше ощущаю его благодарность и любовь. С каждой минутой я всё больше замечаю, как сильно Ричард радуется тому, что стал отцом. Меня так и подмывает спросить, почему он никогда не хотел завести семью, ведь, как оказалось, он может быть любящим и замечательным отцом. Но я молчу, не желая затрагивать то сокровенное, чем Аддерли, возможно, не желает делиться ни с кем, даже со мной. Мужчина поднимает на меня исполненный нежности взгляд. Я отвечаю ему улыбкой и делаю пару шагов навстречу.

- Он замечательный, Ди. Как ты, замечательный… - слышится тихий голос Тейлора, вынуждающий меня расплыться в более глупой улыбке и осторожно приобнять его за плечи. Ни в одном языке нет ни единого слова, которое могло бы описать то безграничное счастье, которое переполняет меня в настоящий момент. Я тихо усмехаюсь, прикоснувшись губами к плечу мужчины. И почему все так любят сравнивать Эдриана со мной.
- Потому, что именно ты стал его отцом, - пожав плечами, тихо шепчу я. – Неужели ты не видишь, как Эдри похож на тебя? У него такой же цвет глаз, такой же овал лица, как у тебя. Ей-богу, у него даже твоя форма ногтей! – осторожно сжимаю маленькую ладошку, демонстрируя мужчине вещественные доказательства. – И на моей груди он засыпает гораздо быстрее, чем просто на подушке, так что он точно твой сын! Я не говорю, что если бы у меня был ребёнок от другого человека, то я не любила бы его. Просто мне нравится смотреть на Ри и понимать, что он появился на свет именно благодаря тебе, а не кому-то другому. Ты не представляешь, как я рада этому. И ещё больше я рада тому, что мы опять вместе. Если бы ты не вернулся, я бы тебя нашла и кастрировала садовыми ножницами. И бабе твоей бы все патлы повыдирала, - тихо хихикаю я, нежно прикусывая мочку уха Рика. Тот с наигранным испугом смотрит на меня, отчего я смеюсь ещё громче и прижимаюсь к широкой спине мужчины. Эдриан успокоился и теперь закрывает глаза, недовольно щурясь, отчего я делаю вывод, что его пора вернуть в импровизированную колыбель. Поднимаю с пола автомобильное кресло и, поманив Аддерли, выхожу из гостиницы, направляясь прямо на кухню. Ставлю на мягкий уголок одно из самых полезных изобретений человечества и, посмотрев на то, как Тейлор с невыразимой нежностью укладывает малыша, что-то напевая ему под нос, направляюсь в гардеробную за рюкзаком, в котором так одиноко были брошены пластиковые судочки с блинчиками и грибным супом. Возвращаюсь к заботливому папаше в кухню, разогрев еду да разложив её по тарелочкам, и щурюсь, переведя взгляд на Ричарда,

- А теперь быстро есть! Уверена, что с утра ты совсем ничего себе не приготовил и, как обычно, обошёлся лишь виски да бутербродами с колбасой. Господи, Аддерли, такими темпами ты заработаешь себе язву желудка! – продолжаю недовольно причитать до тех пор, пока сильные руки мужчины не прижимают меня к себе. Тейлор благодарно утыкается носом в локоны на виске и тихо вздыхает, признавая мою правоту. В его глазах пляшут дьявольские искорки, вызывающие у меня улыбку. Он прекрасен. Он воистину самый лучший мужчина, который только был в моей жизни. И за что он меня полюбил, я до сих пор не понимаю.

- Эдриан, закрой глаза и не смотри на родителей, - успеваю прошептать я перед тем, как нежные губы Ричарда накрывают мои в чувственном поцелуе…

Ричард бережно подхватывает меня руками и, не прекращая столь манящего и чувственного поцелуя, усаживает меня на край стола, прижимая к себе с такой неистовой силой, словно я – единственное, что имеет значение в этой жизни. Словно я – те три кита, на которых держится наш хрупкий, но всё же способный противостоять любым шквальным ветрам, мир. Словно я – единственная муза, спустившаяся по облачным ступеням с Олимпа к своему Пигмалиону, влюбившимся в изящные линии мраморной скульптуры. Словно я – гимн его души, вызывающий каждой торжественной нотой неумолимый трепет и благоговение. Горько осознавать, что всего этого мы лишились на долгие шесть месяцев лишь по причине нашей собственной глупости, что вскружила нам голову подобно хмельному вину. Я была скрытной, словно тайный шпион, подосланный Его Величеством, и не желала открыть своей тайны, которая на тот момент уже несколько недель покоилась под моим сердцем и робко трепетала, с каждым днём приближая тот самый момент, когда любая женщина испытывает наивысшее счастье. А Тейлор, к сожалению, не смог понять, почему я скрыла от него свою неожиданную беременность и, чувствуя себя жертвой, однажды просто ушёл… Я помню тот день. Распахнутые настежь шкафы, словно голодные пасти зверей, скомканные листы бумаги, гроздьями усеявшие холодный паркет, измятая постель и пустота. Пустота в комнате по той причине, что Аддерли ушёл. Пустота в душе оттого, что я лишилась человека, которого любила всей душой, с такой силой, словно это было последним чувством в моей жизни. Так и вышло. Горечь утраты была единственным содержимым моей израненной острыми рёбрами души. Каждый день казался мне столь же безлюдным, как и ржаво-коричневая поверхность четвёртой планеты. Ни души. Ни света. Лишь промозглое одиночество, постепенно обволакивающее мой разум и перекрывающее спасительный кислород. Если бы не рождение сына, я не знаю, как справилась бы со всем. От неприятных воспоминаний я вздрагиваю и, поймав недоумённый взгляд Рика, тотчас льну к нему опять, в его ласковые объятия, где чувствую себя по-настоящему защищённой. Я до сих пор не могу поверить в то, что он вернулся ко мне. Вернулся к сыну, которого, как оказалось, любит всей душой, хотя ранее даже не планировал его появления. Тейлор с невыразимой нежностью брал малыша на руки, и, казалось, в тот миг весь мир превращается в ничто. Мужчина не обращал внимания на то, что окружает его в данный момент; всё его внимание сосредотачивалось на непоседливом малыше, что так и норовил махать ножками в воздухе, юля в сильных объятиях своего отца. Эдриан так забавно хмурился, когда Аддерли ни свет, ни заря вытаскивал его из уютной кроватки и поспешно нёс ко мне, безжалостно расталкивая и спрашивая, через сколько минут мне нужно покормить ребёнка. Казалось бы, подобный факт должен раздражать особенно если учесть то, что для особо одарённых график кормления лежал тут же, на прикроватной тумбочке, но у меня это вызывало лишь улыбку и безмерную благодарность госпоже Фатум за то, что она соблаговолила вернуть мне любимого мужчину, с которым я планировала связать свою дальнейшую жизнь. Я не обращала внимания на то, что, вероятно, я буду лишь гражданской супругой, с которой Ричарда не связывают никакие обязательства. Мне, признаюсь, и этого достаточно. Счастье заключается не в браке. Оно заключается на небесах, где есть место лишь свободе и близости родственных душ.

Тейлор с гулким стоном наваливается на стол, отчего тот жалобно скрипит, словно предчувствует, что ещё миллиметр – и моя пятая точка станет достойным гарниром к сливочному супу. Но я не в силах противиться напористости мужчины, ибо желаю его. Всегда. Где бы и когда бы мы ни были. Аддерли совершенен, словно бог, сошедший со страниц древнегреческих мифов. Для кого-то он, вероятно, покажется чересчур нескладным; кто-то восхитится его бархатистым голосом, от которого внутри всё сжимается в тугой узел; кто-то, скорее всего, с неодобрением глянет на его профиль и фыркнет, словно капризная придворная дама. Но я не видела в Рике ни единого изъяна и любила каждую его черту: и орлиный нос, и прямые кустистые брови, и тонкие губы, и выпирающие ключицы, и перекатывающиеся под кожей твёрдые мышцы, и белёсый шрам под левым ребром, об истории появления которого Тейлор предпочитал умалчивать, видимо, для того, чтобы не пугать и не расстраивать меня. Я знаю, что поначалу жизнь Аддерли была нелёгкой. Он был в семье нелюбимым ребёнком, которого всегда старались слепить по своему образу и подобию. Он был одиноким мальчиком, а впоследствии – и юношей, вынужденным зарабатывать на жизнь любыми способами. Возможно, это было одной из причин того, почему я так стремилась заботиться о Рике. Мне хотелось подарить ему ту любовь, которую он не получил от родителей. Мне хотелось обласкать его, как должна была бы обласкать родная мать, но по какой-то причине не сделала этого. И потому я никогда не отказывала ему в нежности, когда Тейлор отчаянно жаждал этого, не признавая, впрочем, своей минутной слабости. И сейчас ему до боли хотелось убедиться в том, что я – не фантом, а реальность, которую можно обнять и не отпускать до конца своих дней. Я расслабилась, полностью вверяя себя мужчине, но, услышав хныканье Эдриана, тотчас соскользнула со стола, чтобы успокоить сына. Аддерли шутливо закатил глаза и погрозил малышу, пальцем, подходя ко мне и запечатлевая на лбу сынишки колючий поцелуй, отчего Эдри ещё громче захныкал и завертелся у меня на руках. Я тихо засмеялась, заметив обиженное лицо мужчины.

- Прости, Чудовище, - пожимаю плечами я. – Кажется, Ри, в отличие от меня, не приходит в восторг от недельной щетины. Ну, я думаю, он привыкнет, ведь так, мой сладкий? – воркую с ребёнком я, потеревшись своим носом о его носик-кнопочку. – Ты же не вынудишь меня заставить папу сбрить бороду? Не лишай меня такого удовольствия!

Тейлор, к моему удивлению, грустно вздохнул и, пробормотав нечто о шести месяцах сплошных лишений, опасливо осёкся, словно боялся сболтнуть лишнее. Я недоверчиво покосилась на мужчину, но тот, поспешно поцеловав меня в щеку, сел за стол и принялся за грибной суп. Слушая его нарочито громкие разглагольствования по поводу его вкусовых качеств, я села напротив Аддерли, решительно взглянув на него.
- Ричард… - брюнет напрягся, осознавая, что подобное обращение обычно служит началом долгого и серьёзного разговора. – Не делай из меня дуру. Я слишком хорошо тебя знаю. Ты ни при каких обстоятельствах не станешь так нахваливать мою стряпню, только если не хочешь отвлечь моё внимание от чего-то более важного. О каких лишениях ты говоришь? Не думаю, что в экспедициях тебя… чего-то лишали. Скажи мне правду. Пожалуйста. Я не хочу, чтобы между нами были секреты… Ты сам прекрасно помнишь, чем всё закончилось… И я не хочу повторения.

Пульс мерно отсчитывает удары, отзываясь в ушах неприятным гулом, похожим на звук реактивного двигателя. Часы, белеющие на стене размытым овалом, тикают слишком громко: каждая секунда вбивает очередной гвоздь в черепную коробку, оставляя после себя ноющую боль и осознание собственной беспомощности, которое ничем не искоренить. Я ловлю себя на мысли о том, что отсчитываю каждое мгновение времени с таким остервенением, словно следующее может последним. Последним для меня. Последним для Ричарда. Последним для нас обоих. Весомое тепло Эдриана, сладко посапывающего у меня на руках, действует успокаивающе: я терпеливо жду, не произнося ни единого слова, чтобы не спугнуть робкое доверие, прикорнувшее крохотной пичугой на ветвях дерева. Ричард изо всех сил старается отшутиться, сменить тему, акцентировать моё внимание на других деталях. Он заполняет режущую слух тишину громким стуком ложки о пластмассовые стенки судочка, комплиментами в адрес принесённого мной обеда и разглагольствованиями по поводу того, как в экспедиции этого не хватало. Я не могу утверждать то, что Аддерли неискренен со мной, но интуиция подсказывает мне, что это - лишь часть ледяной правды, которая своей необъятной массой тянет его ко дну, где ему, скорее всего, суждено погибнуть от нехватки спасительного и так необходимого для жизни кислорода. В глазах мужчины читается едва скрываемый страх, отчего моё сердце сжимается от жалости и сочувствия. Я понимаю, что более всего на свете Тейлор хочет выплеснуть свои эмоции, отравляющие душу своими ртутными парами, но он боится моей реакции. Он боится моего осуждения, пренебрежительного взгляда, равнодушия. Ричард боится, что на этот раз уйду я, сжигая за собой мосты и безжалостно перерезая все нити, что когда-либо нас соединяли в единое целое. Его взгляд рассеянно блуждает с моего лица на лицо Эдри. Аддерли словно хочет запомнить каждую малейшую черту, опасаясь, что видит нас в последний раз. Не буду лукавить, я и сама боюсь услышать то, что с таким отчаянием скрывает мужчина. Но ко мне приходит осознание того, что я должна справиться с этим. Я должна быть рядом с Тейлором. Я должна понять его, чего бы мне это ни стоило. В противном случае я не осмелюсь заговорить о своей любви к Рику, потому что мои поступки будут свидетельствовать об обратном. Быть вместе и в горе, и в радости... Хотя мы и не давали подобной клятвы перед священным алтарём, я всё равно чувствовала необходимость следовать ей. Наш брак не был зарегистрирован официально в подобающем для этого учреждении, но наши души давным-давно были обручены на небесах. Этим и объяснялось столь всепоглощающее притяжение между мной и Аддерли: я не чувствовала себя полноценной без него, а Тейлор не мог познать истинной полноты ощущений без моего присутствия бок о бок с ним. Он сам признался мне в этом в первую ночь, проведённую вместе после нашего примирения. Я разрывалась между Ричардом и малышом, потому что не хотела оставлять без любви и ласки ни того, ни другого. И однажды чаша моего терпения переполнилась последней каплей: собрав все необходимые вещи и осторожно уложив Эдриана в переносную колыбель, я решительно заказала в отеле самый лучший и чистый номер на один день, который намеревалась провести с двумя самыми главными мужчинами в моей жизни. Жить с Тейлором в доме моих родителей, пока в его квартире медленно, но уверенно продвигается ремонт, я не могла, опасаясь, как бы моя дражайшая матушка в порыве ненависти не отравила Аддерли обедом. Стеснять брата и Лиама, у которых и без того было забот по горло, я не хотела, и поэтому нам пришлось довольствоваться уютным номером с двумя спальнями и гостиной на седьмом этаже. Здесь было довольно шумно ввиду огромного количества гудящих разнопёрых автомобилей, но наши сладострастные вздохи приглушали любой посторонний звук. Я чувствовала острую необходимость в Ричарде и не могла сдержать эмоций, когда мы, повозившись с сытым малышом и ласково убаюкав в тёплых родительских объятиях, в очередной раз расшатывали кровать в соседней комнате. Мы настолько сходили с ума во время вынужденной, но такой глупой, разлуки, что, казалось, готовы вечность провести в объятиях друг друга. Мне хотелось показать Тейлору, что я действительно сумела его простить, что я всё так же готова дарить ему любовь и ласку, что он всё ещё остаётся для меня любимым и лучшим из мужчин. В перерывах между занятиями любовью мы робко целовали друг друга, чувствуя себя влюблёнными подростками, впервые познающими таинство любви. Ричард делился со мной сокровенными мыслями, что овладевали его разумом на протяжении долгих шести месяцев, а я ласково утыкалась носом в его шею, осторожно прикасаясь губами и шепча уместные слова. Мне же не оставалось ничего иного, как с болью вспоминать о тех днях, когда я выла от тоски и невыразимой боли, а Тейлор тормошил меня в объятиях, заверяя меня в том, что никогда не уйдёт, и целуя покрытые влажными дорожками слёз щёки. Как бы мне хотелось подобного откровения и сейчас! Даже при всей моей взбалмошности характера, я бы не повела себя эгоистичным образом, вынудив Аддерли молчать во благо мне и продолжать бесконечные душевные терзания. Я должна разделить с ним это бремя, каким бы горестным оно не было.

Эдриан тихо бурчит во сне, когда я осторожно укладываю его в импровизированную кроватку и возвращаюсь на своё место, но не просыпается, чему в данный момент я безумно рада. Я продолжаю пристально смотреть на Рика, мысленно моля его открыться мне. И он повинуется, чувствуя мою просьбу неведомым чутьём: рассеянно водя ложкой по поверхности супа и вперившись в него взглядом, мужчина начинает говорить, постепенно подводя меня к тому, что так его гложет. Я внимательно слушаю, положив руки на стол и скрестив пальцы между собой, но когда Тейлор осторожно тянется ко мне, я тотчас выпрямляюсь. Его ладонь бережно сжимает мою руку, и я не сдерживаюсь от того, чтобы не накрыть своей ладонью его шероховатую кожу. Я ласково расчерчиваю пальцем узоры, нежно касаюсь подушечками пальцев его запястья. И молчу, что для меня совсем нехарактерно. Аддерли, видимо, удивлён не меньше моего, но, видимо, именно это и позволяет ему открыться до конца. Его рот приоткрывается, но слова так и не решаются соскользнуть с губ. Напрасно: я готова к самому худшему. И оно звучит:
- Я сидел в тюрьме... Все последние полгода...

Невольно вжимаюсь в спинку стула, не желая верить словам Ричарда. Сердце гулко бьётся о рёбра, не в силах скрыть удивления. Я открываю рот, словно выброшенная на берег рыба, но не могу проронить ни слова. Воображение рисует ужасающие картины, которые я тотчас прогоняю прочь. Нет. Мужчина, которого я люблю, неспособен на это. Высвобождаю свою руку из хватки Аддерли. Чересчур резкое движение пугает Тейлора, который, судя по боли и отчаянию, читающимся в его глазах, уже мысленно со мной попрощался. Мысленно ругаю себя за то, что невольно испугала мужчину, и робко накрываю дрожащими ладонями его руку.

- Почему... почему ты не с-с-сказал об этом раньше? - мой голос дрожит, как осиновый лист, но я отчаянно стараюсь найти в себе силы продолжить разговор. - Ты повторяешь мою ошибку, Ричард. Я тоже скрыла от тебя правду - и в конечном итоге ты ушёл, оставив меня на четвёртом месяце беременности... Всё тоже начиналось со лжи - а в итоге мы расстались, и если бы ты не вернулся после экспедиции... Постой... - хмурюсь я, осенённая внезапной догадкой, - ...ты, получается, с самого начала лгал мне, когда говорил, что вернулся из экспедиции? - Тейлор, поколебавшись, кивает, затравленно глядя на меня. Я не могу ничего произнести в ответ, чувствуя, как горячие слёзы невольно начинают бежать по моим щекам.

- Что ты за человек, Аддерли? - всхлипываю я и, встав из-за стола, стремительно выбегаю из кухни, дабы не разбудить сынишку назревающим скандалом. Ричард испуганно следует за мной, обещая мне всё объяснить, но я не вслушиваюсь в его слова, чувствуя, как нутро болезненно сжимается от осознания того, что Тейлор не доверяет мне.

- ПОЧЕМУ ТЫ ЛГАЛ МНЕ? - вырываюсь из объятий мужчины не из-за отвращения, но обиды. - Снова секреты, снова тайны. Рик, я думала, ты изменился! Что тебе стоило просто взять и рассказать?! Твою мать, я бы удушила тебя сейчас на месте. Ты испортил такой день, Аддерли! Просто взял и испортил! Плевать ты хотел на меня и на Эдри! И зачем я только, дура, сюда приехала?!

Обессиленно опускаюсь на табурет, стоящий у фортепиано, и зарываюсь лицом в ладони, содрогаясь от беззвучных рыданий. Ричард осторожно подходит ко мне и кладёт руку на плечо. Он не хочет мириться с происходящим и не желает меня отпускать. Я чувствую это - и только поэтому не ухожу, забрав ребёнка. Как бы я ни злилась на Аддерли, я не хочу добивать его своим уходом. Кто знает, как он отреагирует...

- Меня задевает не тот факт, что ты был в тюрьме. Это не меняет моего отношения. Никак. Мне обидно, Ричард, понимаешь? - поднимаю на мужчину опухшие глаза. - Ты ведь мог рассказать мне всё с самого начала! Да ты мог бы рискнуть и отправить весточку из тюрьмы! Ты думал, что я не приду? Да ты конченный кретин, Аддерли!!! Я тогда без тебя с ума сходила и света белого не видела, а ты решил строить из себя независимого! Я, конечно, не твоя жена и никогда ей не стану, но, чёрт возьми, неужели ты не можешь быть со мной откровенным? Или я многого прошу? Я бы поняла тебя, Ричард. Я всё могу понять. Но только не твою откровенную ложь.

So many things to tell her
But how to make her see
The truth about my past? Impossible!
She'd turn away from me...

He's holding back, he's hiding
But what I can't decide
Why won't he be the king I know he is,
The king I see inside? ©

Ожидание смерти зачастую хуже самой смерти, которая запускает свои когтистые лапы в самое человеческое нутро, выжимая из трепещущего сердца каждую каплю алой жидкости, заставляя его трепетать в предсмертной агонии и издавать последние удары, напоминающие тревожные возгласы тамтамов. Пульс накаляется до предела, разрывая тонкие стенки кровеносных сосудов; в голове раздаётся гудение, словно в черепной коробке поселился улей потревоженных случайной рукой путника диких ос. Каждый мускул натянут подобно струне в ожидании апогея, который станет последней песчинкой, упавшей в нижнюю половину часов, напоминающих причудливую восьмёрку. Не раз столкнувшись со вспыльчивостью Ричарда, что имела обыкновение внезапно вспыхивать подобно стогу сена, к которому поднесли горящую спичку, я не могла не отметить про себя, что каждое мучительно долгое мгновение провожу в бессмысленном ожидании гнева мужчины, что вызывает во мне и страх, и трепет одновременно. Я словно та дичь, которая со вскриком падает наземь от умело выпущенной пули и покорно лежит, ожидая своего конца. Смысла в подобном абсолютно нет – но кто сказал, что женщины вообще способны мыслить логично? Они преимущественно руководствуются чувствами и эмоциями – и один дьявол разберёт, что именно в следующую секунду переклинит их насквозь пропитанный эфемерными идеалами мозг. Я не была исключением из этого правила и, хотя частично обладала предпочтениями и вкусами, типичными для любого среднестатистического мужчины, всё же порой сходила с ума, как и любая девушка, которой уделили недостаточно внимания, которой ответили недостаточно ласково, которую обняли недостаточно крепко, которой сделали недостаточно высокопарный комплимент. Аддерли мужественно терпел мою натуру, не подчиняющуюся ни одним естественным законам, и поэтому мне приходилось мириться с его несносным характером, что порой сметал всё на своём пути. Мужчина в исступлении отпрыгивает от меня в сторону фортепиано, не желая принимать на свой счёт мои беспочвенные обвинения в собственной нерешительности. Я же, лишь сжав кулаки, всё равно остаюсь при своём мнении, о чём не упускаю возможность заметить. Тонкий голосок сомнения, внезапно распахнувший двери в разбитое одиночеством сердце, высказывает своё одобрение в адрес аргументов Тейлора, но я, недолго размышляя, посылаю его ко всем чертям, ибо не желаю признавать то, что, собственно, толика истины в словах Ричарда всё же присутствует. Получи я его письмо в то время, когда меня буквально разрывало на части от ярости и ненависти к мужчине которого я однажды любила, то я, несомненно, не пришла бы. Я бы продемонстрировала всю силу своего характера и гордости  - и пожалела бы об этом спустя несколько дней. Я бы ранила и без того отягощённого своей виной Аддерли – и прониклась бы сочувствием к нему в следующий же миг. Как бы сейчас я ни обвиняла брюнета в равнодушии, ко мне постепенно приходило осознание того, что он просто дал мне возможность остынуть. Рик дал мне шанс научиться жить собственной жизнью, не быть привязанным к кому-либо и делать то, что вздумается, не повинуясь ни одному из обязательств, которые так часто сковывают по рукам и ногам влюблённые пары. Я оказалась бездарной ученицей и, вцепившись пальцами в ускользающее от меня счастье, молила богов всех религий мира о том, чтобы они не позволяли мне сдаться. О том, чтобы они подарили мне умение прощать. И я смогла забыть свою обиду, на смену которой пришло невыносимое одиночество. Сейчас же я разрывалась между желанием уйти и остаться с человеком, который одновременно воплощал для меня целый мир и был лишь частью другого, того, который окружал нас на протяжении многих лет, даря редкие мгновения горестных утрат и не менее редкие моменты эйфории. Сложность выбора заключалась лишь в том, что, несмотря ни на что, я продолжала искренне любить Ричарда вопреки своему непостоянному характеру. Ранее я не понимала, как можно столь беззаветно отдаваться одному и тому же человеку, радоваться его ежеминутному присутствию в жизни и нисколько не уставать от этого. Прежние любовники, в чьих постелях я порой коротала долгие ночи, ныне померкли на фоне Тейлора, оставив после себя лишь смешанное чувство благодарности за приобретённый жизненный опыт. Никто не смог и, уверена, никогда не сможет стать на один пьедестал с Аддерли или занять его место. Это – аксиома, что не требует никаких доказательств.

- ДА КАК ТЫ СМЕЕШЬ ПОВЫШАТЬ НА МЕНЯ ГОЛОС?! После всего того, что ты натворил, ты ещё демонстрируешь своё превосходство? Не вынес бы он моего укора, ты посмотри, какой бедный маленький мальчик! А я вынесла! Я вынесла, мать твою, пренебрежение собой и невыносимую обиду от того, что ты так легко отказался от меня и от своего собственного ребёнка! И ты ещё смеешь упрекать меня в глупости?.. Правильно, давай, уходи от разговора, ты любишь это с недавних пор! – выплёвываю слова вслед Ричарду, который, прорычав, стремительно разворачивается на пятках и направляется в сторону двери. Мужчина, остановившись в дверном проёме, ударяет кулаком в дверной косяк и прислоняется лбом к нему, тяжело дыша, словно гонец, посланный Мильтиадом в Марафон и пробежавший сорок две тысячи километров без единой передышки. Не могу скрыть своего удивления – и оттого умолкаю, с недоверием глядя на мужчину, который впервые на моей памяти не стремится уйти или крушить всё подряд, что подвернётся под руку. Тейлор просто желает успокоиться и остаться со мной, видимо, помня обронённую месяц назад фразу о том, что я вряд ли смогу простить его уход во второй раз. Подобное взаимопонимание редко возникало между нами – и в глубине души я счастлива от того, что мой несносный мужчина наконец начинает набираться мудрости, хотя уже давно перешагнул планку «тридцать» в своём возрасте. Сдерживая всхлипы, я внимательно слушаю исповедь Ричарда, каждое слово которой даётся ему с невыносимым трудом. Он оборачивается, с болью глядя на меня, и говорит, утоляя в себе жажду излить душу близкому человеку. Держать всё в себе чревато последствиями: в один прекрасный момент сердце заполнится до краёв и, излившись наружу, увлечёт за собой разбитые судьбы влюблённых, между которыми никогда не было полного взаимопонимания.

- Ты дурак, Ричард, - тихо констатирую я, фыркнув, словно ретивая кобылица, чувствуя громкое дыхание мужчины за своей спиной. – Запомни: никто и ничто не изменит моих чувств к тебе. Нужно ли тебе это – другой вопрос. Мне плевать на то, что ты сидел в тюрьме. И что обо мне подумают – неважно. Я и так служу поводом для насмешек многих дамочек. Ну как же: я встречаюсь с человеком, который старше меня на пятнадцать лет, умудряюсь забеременеть от него и родить сына вне брака, а потом ещё и прощаю тебя. Ты думаешь, твоя испортившаяся репутация подорвёт и мою? Её и так уже нет, Рик. Поэтому мне действительно плевать. Если ты захочешь – ты однажды сам расскажешь, по какой причине ты попал в тюрьму. Но я чувствую, что это было ошибкой. Тот Ричард, которого я люблю, не способен на преступление. Хотя если учитывать твою горячность и невероятное истерическое исступление… О Боже, я надеюсь, ты не убил кого-нибудь во время экспедиции! – понуро опускаю голову, чувствуя себя последней тварью, которая говорит о своей любви и тут же сомневается в её объекте. Ричард обходит меня и, неожиданно встав на одно колено, приподнимает мой подбородок, держа в руках бумажную панамку, чем вызывает невольную улыбку, которая, впрочем, сменяется шоком, стоит мужчине приподнять своё газетное сооружение и обнажить бархатную коробочку с кольцом. У меня перехватывает дыхание, и, едва подавив желание ущипнуть себя, дабы убедиться в реальности происходящего, я перевожу недоверчивый взгляд на Аддерли. Он хочет, чтобы я стала его женой? Человек, который был так далёк от супружеской жизни, наконец решается на столь ответственный шаг? В голове не укладывается ровным счётом ничего, и я хмурюсь, чувствуя в себе нарастающее бессилие и неспособность понять истинного мотива столь непредсказуемого решения Тейлора.

- Ты не обязан жениться на мне, - с моих уст срываются слова прежде, чем я успеваю осознать это. – Я не уйду от тебя, не заберу сына. Эдри и так носит твоё имя, твою фамилию, поэтому твой жертвенный шаг – лишнее. Я не хочу обременять тебя тем, чего ты никогда не хотел… - бормочу полную бессмыслицу, отказываясь поверить в происходящее, но Рик, ласково сжав мою ладонь, убеждает меня в абсолютной искренности своего желания. Прошу его подождать немного и выбегаю из комнаты, словно и сама теперь не желаю становиться чьей-либо супругой. Ноги несут меня в сторону комнаты, где мужчина оставил мои вещи, и я, не отдавая себе отчёта в действиях, выуживаю из рюкзака небольшую упаковку подгузников. Старая добрая традиция, которую не стоит забывать. Врываюсь в комнату, словно разъярённая фурия, и, подбежав к Тейлору, продолжающему стоять на одном колене, истерично отвешиваю ему оплеухи упаковкой «Haggis» одну за другой.

- Ты опять строишь из себя благородного принца, чёртов носатый кретин?!! Хочешь принести в жертву себя, чтобы всю жизнь попрекать меня этим? Я всегда хотела быть твоей женой, но если ты делаешь мне предложение лишь из-за ребёнка или из чувства благодарности и вины, к чёрту такую свадьбу! ХВАТИТ РЖАТЬ! – вскрикиваю я, когда Ричард, не удержавшись на колене, падает спиной на пол и, продолжая сжимать коробочку с обручальным кольцом, заливается громким смехом. Он настолько заразителен, что мои губы поневоле расплываются в улыбке. Представляю всю комичность ситуации и прыскаю в сжатый кулак: мы воистину самая противоречивая и в то же время гармоничная пара в мире! Мужчина, успокоившись, протягивает руки ко мне, и я, закатив глаза, без сожаления пристраиваюсь верхом на Рике, глядя на него с невыразимой любовью и едва сдерживая слёзы. Аддерли продолжает хихикать, как несносный мальчишка, и потому до него не сразу доходит смысл моего ответа.

- Я согласна, - тихо отвечаю я, нежно проводя рукой по груди мужчины. Тот, встрепенувшись, словно птица, резко садится на полу, едва не спихнув меня с себя, и удивлённо заглядывает в мои глаза, словно надеется заметить мою искренность в пляшущих лукавых искорках. – Я согласна стать твоей женой, Рик… Скажи хоть что-нибудь, мужчина! – смеюсь над ступором Тейлора и, взяв его за плечи, осторожно встряхиваю. – Я. Буду. Твоей. Женой. Ты слышишь, носатик? Я с радостью разделю с тобой свою жизнь. Хотя ты, признаюсь, и редкостная сволочь! И ты сам это знаешь, о да! – протягиваю мужчине левую руку, не обращая внимания на текущие из глаз слёзы, и наблюдаю за тем, как Рик надевает на безымянный палец кольцо невиданной красоты. Меня так и подмывает укорить возлюбленного в чрезмерной расточительности, но вместо этого я лишь любуюсь игрой света в гранях драгоценного камня, чувствуя, как счастье переполняет меня, словно воздушный шар.

- Ты знаешь, я всегда мечтала об этом, но никогда не говорила тебе. Я знала, что ты не хочешь жениться ни на ком. Но сейчас… Я не могу поверить в то, что это наконец случилось. Я люблю тебя, Ричард! – нежно обхватываю ладонями лицо мужчины, видя искреннюю радость, плещущуюся в его глазах. Это исцеляет меня лучше и благодатнее любой земной молитвы. Как то и подобает настоящей любви.

I don't care,
What you've done,
Where are you now.
No use holding a grudge,
For a past that keeps you down... ©

Счастье – эфемерная субстанция, приобретающая осязаемые очертания лишь в объятиях любимого человека. До этого момента оно демонстрирует яркие, словно у невиданной красы бабочки, крылья, задевая ими тело, но не касаясь струн спрятанной за телесной оболочкой души. Эта истина приходит на ум не сразу; по обыкновению своему, её появление – не более чем некая химическая реакция, протекающая благодаря определённому катализатору. Прежде я не понимала, что никогда не была по-настоящему счастлива. Блеск мимолётных улыбок, переливчатые ноты тихого смеха и эйфория беспричинной радости превращались в ничто по сравнению с тем пьянящим чувством, которое ныне рвалось из груди подобно связке разноцветных воздушных шаров. Мне хотелось петь во весь голос, совершать что-нибудь сумасбродное и запоминающееся, прыгать на огромной кровати, касаясь вытянутыми руками белого потолка, и задорно смеяться подобно ребёнку, оставленному на время без присмотра. Сила испытываемых эмоций была настолько велика, что, не находя достаточно места в разрывающемся и пляшущем в дикарском ритме сердце, она выплёскивалась наружу потоком горячих солёных капель, оставляющим на щеках поблёскивающие в лучах огромной люстры дорожки. Ричард смущённо вытирал мои слёзы и, казалось, сам едва сдерживался от подобного проявления чувств. Его губы робко прижались к моим, покоряя в очередной раз своей обезоруживающей отзывчивостью, но мужчина, не сдержавшись, тут же неистово углубил поцелуй, прижимая моё вздрагивающее от сдерживаемых всхлипов тело к себе и шепча о том, что теперь ни за что не отпустит меня. А я лишь мысленно улыбаюсь: никакие обстоятельства не вынудили бы меня совершить столь абсурдный шаг. Мы пережили достаточно много для того, чтобы наконец уяснить: истинно целостными мы можем быть лишь рядом друг с другом, поддерживая и даря упоительную любовь. Семь месяцев разлуки, ставшей апогеем нашего обоюдного эгоизма, многому научили нас и, несомненно, преподали важный жизненный урок, оберегающий от очередных ошибок и неудач. Сейчас им не место в нашем уютном мирке, который едва начал зарождаться, отражаясь во всём своём великолепии форм в кроваво-алых гранях кольца, опоясывающего мой безымянный палец. Остаётся лишь догадываться о том, какую сумму оставил Аддерли в ювелирном магазине, чтобы стать обладателем сего великолепия, но у меня нет ни сил, ни желания говорить об этом. Брюнет увлекает меня на прохладный пол, и я искренне радуюсь тому, что он по ошибке не уложил меня в свежие пятна штукатурки, иначе недавно купленная блузка не подлежала бы спасению в лице интенсивной стирки. Поцелуй всё сильнее увлекает меня в пучину наслаждения, и я, сама того не замечая, судорожно цепляюсь за край белой футболки Ричарда и мучительно медленно тяну её вверх. Впрочем, едва до моих ушей донёсся детский плач, я тотчас отстранилась от любимого и настороженно покосилась в сторону приоткрытой двери. Как бы мне ни хотелось завершить начатое, беспокойство за сынишку всё же перевесило: спихнув с себя раздражённого очередной неудачной попыткой Тейлора, я поспешила на кухню к хныкающему свёртку, с улыбкой слушая наигранное возмущение мужчины. Впрочем, стоило мне вручить ему машущего кулачками Эдриана, как Рик тотчас замолчал, с любовью глядя на ребёнка и осторожно покачивая в сильных и крепких объятиях до тех пор, пока малыш не успокоился.

- Не ворчи, - улыбаюсь я, привстав на носочки и легко прикоснувшись губами к щеке мужчины. – Ри на тебя и не обижался. Маленькие дети часто просыпаются и плачут, но родители не всегда могут понять причину. И ты таким был. И тоже отвлекал родителей во всех возможных смыслах. Так всегда бывает. Зато заметь, как быстро Эдри успокаивается у тебя на руках. Даже со мной он капризничает гораздо дольше! Не говоря уже о матери и о Джеке. Обрати внимание на это, а не на то, что сын отвлекает тебя от посягательств на почти законную супругу! – игриво шепчу на ухо я, усмехнувшись. В очередной раз опустив глаза на дивной красоты кольцо, я невольно ахнула, чем вызвала недоумённый взгляд брюнета. Кажется, старческий склероз Ричарда передался и мне: я совсем забыла о своём сюрпризе для мужчины! – Я сейчас… Да не переживай ты, я не за второй пачкой подгузников!

Такой взрослый тридцатисемилетний дядька – а боится очередной экзекуции моим излюбленным методом! Посмеиваясь над Ричардом, я выуживаю из рюкзака… бархатную шкатулку. Только чёрную. А так разницы никакой: сегодня кто-то решил устроить нам День обмена кольцами без нашего согласия. Возвращаюсь на кухню и, обнаружив там мирно сопящего в креслице Эдриана, иду в гостиную. Аддерли сидит на краю табурета с водружённой на голову газетной панамкой и задумчиво смотрит на шпатель, что-то бормоча себе под нос и не обращая на происходящее никакого внимания. Я облокачиваюсь на крышку фортепиано и ласково провожу свободной рукой по плечу Рика. Мужчина оборачивается и, встретившись со мной взглядом, улыбается, перехватив мою руку и запечатлев на ней нежный поцелуй. Я хихикаю, словно пятнадцатилетняя девчонка, и, похлопав по лакированной крышке фортепиано, хитро ухмыляюсь.
- Когда-нибудь ты трахнешь меня на нём… - урчу я, тотчас забираясь на руки к Аддерли и посмеиваясь над искренним удивлением, плещущимся в его глазах. Жестом фокусника демонстрирую мужчине на вытянутой руке чёрный прямоугольник, но, стоит ему потянуться к коробочке, я тотчас завожу руку за спину, давая понять, что ещё не готова раскрыть свои карты.

Another day 'til you're ready,
To open up the door.
I don't push or pull you away, no.
Trust me when I say... ©

- Ричард, - с любовью произношу я имя человека, который стал для меня целым миром - таинственным и неизведанным. – У меня тоже есть для тебя сюрприз. Я хотела подарить тебе это ещё на Новый год, но ввиду некоторых обстоятельств не смогла этого сделать. Я хочу кое-что сказать тебе перед этим. Ты знаешь, я не могу быть постоянно ласковой и нежной, как остальные девушки, и мне часто трудно подобрать слова для этого, но я постараюсь! Я просто хочу, чтобы ты знал: я сделаю всё, чтобы ты не пожалел о своём решении. Я не буду заставлять тебя забросить экспедиции. Напротив: я не хочу, чтобы ты отказывался от любимого дела. Я не хочу, чтобы ты чувствовал себя замкнутым в четырёх стенах. Ты всё так же вправе колесить по миру с друзьями и привозить мне осколки очередной вазы, дабы я положила их на самое видное место в нашей квартире. Я не буду ограничивать твою свободу. Я просто хочу, чтобы ты был счастлив, Рик… - осторожно приоткрываю коробочку, демонстрируя мужчине серебряную печатку с его инициалами, сделанную на заказ в декабре прошлого года. – Я заказала это кольцо у знакомого ювелира. На нём твои инициалы. Было бы здорово, если бы ты носил его. А потом сможешь оставить его Ри в наследство. Тем более, что у вас одинаковые первые буквы имён. Создадим новую семейную традицию, так сказать! – смущённо улыбаюсь и протягиваю Аддерли коробочку, потому что не имею ни малейшего понятия о том, на каком пальце мужчина будет носить печатку. И будет ли носить её вообще. Но, видя ошалевший восторг на лице Тейлора, я понимаю, что не прогадала с подарком. Как и со своей торжественной речью, которую я с таким трудом смогла произнести. Говорить о любви трудно. Но ещё труднее говорить о ней человеку, которому суждено стать твоим на всю оставшуюся жизнь.

I'm here for you,
And I've always been,
Waiting by your side.
I took the pain for you,
And while the world stood still,
You were on my mind! ©

Dear my love, haven't you wanted to be with me?
And, dear my love, haven't you longed to be free?
I can't keep pretending that I don't even know you
And at sweet night you are my own,
Take my hand... ©

Единственное, что въелось в память из моментов последней зимы, – холод. Он не сковывал ртутный столбик, вынуждая его метаться из крайности в крайность подобно окружённому кольцом пламени зверьку. Он не вызывал у людей, весело смеющихся и перебрасывающихся плеядами снежков, ощущение дискомфорта, что, казалось, со временем перерастёт лишь в тягостное чувство одиночества. Он не становился главным объектом повествований очаровательной девушки-синоптика с голубых экранов телевизоров. Нет. Он был только моим – и как бы я ни стремилась поделиться леденяще-губительными флюидами с окружающим миром, дабы избежать духовного разложения, промозглые до костей щупальца лишь сильнее сковывали и без того едва трепыхающееся и покрытое толстой коркой льда сердце. Казалось, что я давным-давно обитаю в мрачных глубинах Тартара, где, блуждая каменистыми коридорами, лишь оплакиваю то, что осталось по ту сторону мира. Между мной и Ричардом пролегла целая пропасть; мосты были сожжены подобно греховным письмам пожилой монахини; расплавленное озеро солнца, в котором то и дело отражался бледный лебедь луны, более не являлось нашей путеводной звездой. Не было ничего – лишь чёрная дыра, что постепенно разрасталась за рёбрами, поглощая своим неумолимым хаосом всё, что когда-либо существовало вовсе. Я не чувствовала себя живой. Тело машинально совершало действия, что отнюдь не контролировались разумом; слова соскальзывали с приоткрытых губ по давно проторенным тропинкам, не неся в себе ни единой толики смысла. В одно мгновение я стала марионеткой, управляемой кем-то свыше и более не имеющей собственной жизни. Я помню, как мать, разбивая очередной по счёту сервиз, кляла Аддерли на чём свет стоит, грозясь при первом же появлении отправить его к далёким пращурам. Я не забыла, как отец, по обыкновению сдержанный и здравомыслящий человек, едва ли не собрал чемоданы, дабы отправиться в ту же экспедицию, найти негодяя и вздёрнуть на первом же придорожном дереве. Я порой не могла сдержать слёзы, когда Джек и Темпл, обрывисто тараторя немецкие проклятья, грозились спустить с мужчины шкуру, едва он снова появится, дабы в очередной раз поиграть и забросить куда подальше на чердак. И всё было бы не столь печально – у меня никогда не ладилось с мужчинами! – если бы я не носила в своём чреве незаконное дитя, что и стало причиной нашей с Ричардом разлуки. Он не захотел признать в ещё несформировавшемся малыше своего наследника, предпочтя сбежать на край света навстречу столь любимой и многообещающей свободе, что, будучи девкой разгульной, всегда без единого укора разводила перед Аддерли покатые линии бёдер. Как оказалось, Рик любил её в разы сильнее, нежели меня, оттого и предпочёл её ненавязчивое, но в то же время постоянное общество. Моя же свобода, которая прежде столь явственно ощущалась в порывах воздуха, теперь превратилась в тяжёлый камень, тянущий меня в самую бездну, разверзнутую окровавленной пастью где-то на покрытом трещинами дне. Многочисленные чашки, ютящиеся на журнальном столике арендованной квартиры, были свидетелями того, насколько отягощающий холод я испытывала в то время, когда в день пила по восемь-девять чашек чая или кофе, дабы хоть на мгновение почувствовать себя живой, а не охладевшей ко всему, словно усопший. В прежние времена, помнится, я предпочитала гасить душевную боль в баре за стаканом виски или коньяка, но теперь мне нужно было думать не только о минутном забвении, но и о ребёнке, что с каждым днём всё явственнее давал знать о своём присутствии. Прежде равнодушно взирающая на ход Времени, я стала постепенно оживать, приходить в себя, возвращаться в привычное русло жизни. Многочисленная работа, взятая на дом, в виде всевозможных портретов, иллюстраций и карикатур позволяла мне уйти в иной мир, твёрдо растущий подобно грибу после осеннего дождя на каждом проведённом кистью мазке. Но приходила ночь – и вновь брала своё. В тёмное время суток мысли и чувства обнажены подобно телам древнегреческих мраморных статуй. Становясь, наконец, самим собой, ты невольно забываешь, какую из масок носил днём, когда был вынужден явить миру своё изувеченное многочисленными страданиями лицо. Мне бы стоило, сжимая меч в руке как символ неотвратимости, дерзко бросить траурную маску в лицо пресловутым богам Олимпа и громогласно заявить, что Мельпомена умерла во мне вместе с рождением сына. Но, впервые проявив слабость духа, я продолжала видеть себя такой, какой по обыкновению греки изображали музу трагедии: в ниспадающей до пят тунике, что более напоминала ветхое рубище, с  бесстрастным лицом, что утратило возможность отражать в своих чертах созвездия чувств. Равнодушие, сокрывшись под покровом ночи, сменялось ужасным оскалом, напоминая о том, как часто болело моё сердце. Раз. Два. Три. Горячие слёзы проступали на глазах подобно утренней росе, вновь заявляя миру о законности своего явления. Казалось, что этому нет конца и края. И лишь спустя семь долгих месяцев, впервые очутившись в объятиях вернувшегося и покаявшегося во всех смертных грехах Ричарда, я переродилась подобно златопёрому фениксу. Каждый поцелуй, что казался исполненным нежности даже несмотря на приятную колкость щетины, выжигал во мне горе, заполняя пустоты сладостным эфиром счастья. Я помню этот день – десятого июля. Второй день моего рождения – не физической, но духовной ипостаси, что по определению является более сакральным.

All I want is to give my life only to you,
I've dreamt so long I cannot dream anymore:
Let's run away, I'll take you there... ©

- Ричард, - с теплом произношу я, глядя на сумбурный танец искорок в охристо-зелёных глазах брюнета, - Исида – наименьшее из того, что ты можешь получить. Я постараюсь показать в действительности то, чего ты в действительности заслуживаешь. Я больше не отпущу тебя никогда, - фыркнув, прижимаюсь к Аддерли крепче, уютно пряча лицо на его плече. Мужчина осторожно покачивает меня в своих объятиях, а после увлекает в чувственный поцелуй, который не прерывает даже плач Эдриана, вероятно, давно сопящего в своём лукошке и сжимающего маленькой ручонкой плюшевого медведя, которого я втайне величала “Мистер Нос” (в действительности, ярко-красный носик игрушки, столь отчётливо выделяющийся на шоколадном плюше, вызывал именно подобного рода ассоциации). Я отвечаю на поцелуй с изящной неторопливостью, вкладывая в каждое прикосновение всё то, чего по причине отсутствия в мозгу рычага, отвечающего за константные нежные слова, не могла выразить в беседе. Я знала, что Рик поймёт меня, в очередной раз ощутив безграничное упоение, с которым я приняла его обратно. Я в действительности забыла о том, как сильно Аддерли был виноват передо мной, и ни в коем случае не желала в дальнейшем затрагивать эту болезненную тему в очередной пылкой ссоре (для неё я давно изобрела более действенный метод). Ричард отстраняется от меня и, ни то с беспокойством, ни то с удивлением косится в сторону двери, искренне недоумевая по поводу того, отчего же наш ненаглядный сынишка позволил побесноваться своим родителям несколько минут.

- Спит, - со смешком отвечаю я на немой вопрос археолога и, напоследок звонко поцеловав его в лоб, выскальзываю из крепких объятий, одёргивая на себе блузку, поднявшуюся на пару дюймов над поясом. Я голодна, но не хочу прерывать столь замечательный момент приземленными потребностями, но Рик, услышав утробное урчание живота, с улыбкой поднимается с табурета и ведёт меня на кухню, намереваясь накормить супом, который я ему же и принесла. Наглость да и только! Отрицательно качаю головой и пытаюсь сбежать из обители кулинарного бога, но Аддерли умело перехватывает меня на полпути к двери и, обхватив руками мою талию, изо всех сил водружает меня на стул, сетуя на то, что я гораздо капризнее сына, который всегда ест за добрую душу. Бурча себе под нос угрозы, которые я не собираюсь осуществлять, наблюдаю из-под нахмуренных бровей, как мужчина достаёт ещё одну тарелку, дабы, наконец, накормить свою непослушную Исиду… Хотя кого он обманывает? Максимум, на кого из богинь я отдалённо похожа, – так это на Эриду: хаос, причинённый мной, исправить практически невозможно без дикарских танцев с бубном и жертвоприношений в храмах… Впрочем, я не уверена, что и эти методы окажутся действенными.

- Может, приготовим ужин? – неожиданно для себя произношу я, задумчиво глядя на своего личного повара. – Раз я всё равно сюда приехала, давай, может, нормально отметим наш торжественный обмен бархатными коробочками? В твоей обители холостяка найдётся вино и гранатовый сок? Мне ведь нельзя, - недовольно передёргиваю плечами. – Его Величество Нос постановил, что я, видимо, обязана кормить сына грудью до его совершеннолетия и не брать в рот… спиртного, - коварства, кое отражает до безумия пошловатая улыбочка, мне не занимать: порой создавалось впечатление, что я решила отыграться на Рике за все месяцы его отсутствия. Аддерли расплывается в не менее лукавой улыбке, поняв мой намёк, и послушно лезет в холодильник за овощами и мясом, намереваясь, видимо, приготовить нечто грандиозное и вкусное. Впрочем, разве он когда-либо готовил что-то неаппетитное? Абсурднее ситуации не представишь. Запрыгиваю на кухонную тумбу рядом с археологом, проворно нарезающим вымытый болгарский перец.

- Диву даюсь, как ты так быстро справляешься со всем, - произношу я, заворожено наблюдая за ритуалом расчленения овоща. – Я бы давным-давно оттяпала себе все пальцы. Не создана я для кухни, вот что ни говори!

We're leaving here tonight.
There's no need to tell anyone,
They'd only hold us down... ©