Милые бранятся – только тешатся. До чего же абсурдная теорема, объяснить которую постоянно стремятся те, кто любит находить в ней некое утешение и умиротворение! Такой человек принимает постоянные скандалы как должное и с покорностью взваливает их бремя на себя подобно Атланту, держащему на своих могучих плечах небесную скрижаль с богами всевозможных религий и душами тех, кто когда-то покинул земную твердь и отправился в путешествие по неизведанным никем мирам. Я же, с детства отличавшаяся бунтарским духом, приходила в ярость, стоило кому-то лишь произнести эти слова; да что там произнести – подумать о них! Милые бранятся потому, что иногда им нужно выплеснуть на кого-то весь накопившийся в душе негатив – и точка. Размышления о том, что этот процесс каким-то образом приносит удовлетворение и потеху, – не более, чем миф, в который с лёгкостью поверили бы язычники и продолжают верить люди, живущие в двадцать первом веке. Я благодарила небеса за то, что я не принадлежала к их кругу, в котором ограниченность кругозора, обусловленная существованием призрачных статутов, считалась нормой, а не рудиментом, от которого давно стоило бы избавиться, который давно следовало бы выкурить из организма лёгким ароматом виски и помощью психиатра. Я не любила следовать стереотипам, навязанным нам с младенчества, впитанным в нашу плоть вместе с молоком матери; я предпочитала смотреть на вещи трезво и, что было немаловажным, самостоятельно. Родителям не всегда нравилась избранная мной тактика; Темпл считала меня весьма консервативным человеком; Джек иногда подтрунивал по этому поводу, но в целом был со мной согласен, как и подобает любящему старшему брату поддерживать свою нерадивую сестру. Ричард же понимал меня беспрекословно и точно, словно и сам был моей частью, словно и сам чувствовал и воспринимал вещи таким же образом, как и я. Этот мужчина, отличавшийся своей развязностью в поведении и отрицанием каким-либо правил, всё же имел на всё свою точку зрения – и никто не смог бы заставить его считать иначе даже с помощью любой божественной силы. Аддерли был настоящим мужчиной. Настоящим и любимым, хоть порой становился совершенно невыносимым и несносным кретином, которого хотелось расчленить на части и зарыть где-нибудь в Манхэттенском парке. Я открыла глаза, щурясь от дневного света, словно котёнок, впервые увидевший огромный мир, полный секретов и опасности. Электронные часы, стоящие на прикроватном столике, показывали половину первого – достаточно позднее время для пробуждения обычного среднестатистического американца, но вполне приемлемое для нас. Мы не любили укладываться в постель в полночь лишь для того, чтобы сухим поцелуем в щёку и тихим “Спокойной ночи” закончить наш сложный и, несомненно, полный событиями день и положить начало новому, не менее выматывающему и вгоняющему в усталость. Наши ночи предназначались для чего-то большего, чего-то нежного, чего-то более изматывающего, чем учёба в университете и работа поваром в собственном ресторане. Наши ночи предназначались для любви. По своему обыкновению, мы предпочитали предаться плотским утехам, а утром едва сползти с кровати, покачиваясь, словно пьяные, и с ужасом глядя на растрёпанную копну волос, которая ещё вчера имела достаточно презентабельный вид. Ричард был восхитительным любовником, умеющим чувствовать женщину и умеющим доставить удовольствие в нужное ей время. Он вовсе не походил на тех неумелых юнцов, с которыми я сходилась в разные отрезки своего недолгого жизненного пути. Кто-то из моих прежних поклонников был чересчур напорист, кто-то краснел, словно неумелая школьница, при виде обнажённой груди и задорно торчащих сосков; кто-то был слишком груб, а кто-то своими робкими прикосновениями вгонял в сон. Кто-то вызывал желание отдаться, а кто-то – лишь усмешку и желание доминировать; кто-то был слишком брезглив, словно монахиня, давшая обет безбрачия и отворачивающая взгляд от обнажённого мужчины, а кто-то пугал своими извращёнными фантазиями. Аддерли не принадлежал ни к одну из вышеперечисленных типов: его хотелось боготворить, нежно целуя узкие губы и мягкие подушечки длинных, словно у пианиста, пальцев; им хотелось восхищаться, произнося срывающимся на хрип шёпотом нежные слова после очередного головокружительного секса; его хотелось любить – любить до дрожи в коленках, до громких скандалов и не менее громких примирений. Я пошевелилась, передёргивая плечами и сбрасывая с плеч одеяло, но сильная рука Рика, прижимавшая меня к себе, немного мешала этому. Тихо засмеявшись, я пихнула мужчину пяткой в бедро, отчего тот забавно всхрапнул и широко распахнул глаза.
- Что за… - тихо пробормотал Тейлор, сонно жмурясь и зевая. – О’Нил, ты издеваешься надо мной? Зачем будить меня в такую рань? Который час?
Ловко перевернувшись на другой бок, я прижалась к брюнету и ласково чмокнула его в висок.э
- К твоему сведению, чудовище, уже половина первого… Нет-нет, лежи-лежи! – хихикнула я, когда Аддерли посмотрел сначала на меня, а потом на часы с нескрываемым ужасом, и присела на кровати. – Да, мы пропустили завтрак. Я сама приготовлю что-нибудь… Да не собираюсь я тебя травить, не смотри на меня так! Если бы я хотела тебя убить, я бы сделала это по-другому… И давно.
Ричард, сосредоточенно нахмурившись, пожал плечами, признавая мою правоту. Сейчас, когда у нас всё так замечательно, у меня не было мотива отправлять мужчину на тот свет, ибо даже после его смерти я не смогла бы претендовать на часть его наследства: мы не скрепляли наши отношения штампом в паспорте и прохладным ободком обручального кольца вокруг безымянного пальца. Тей не принадлежал к числу тех мужчин, которые считали, что тридцать семь лет – вполне подходящий возраст для того, чтобы остепениться и создать семью с любимой женщиной; он предпочитал оставаться свободным человеком без единого якоря, что удерживал бы его. Кто в здравом уме променяет беспечные дни на обязательства перед женщиной, которая окажется злобной фурией уже через полторы недели после церемонии бракосочетания? Правильно: никто.

- А, может… - задумчиво протянул Рик, хитро улыбаясь и резко сдёргивая с себя простынь. Цокнув языком, я с улыбкой посмотрела на то, чем брюнет собирался меня поразить и отговорить готовить завтрак. Предложение заманчивое, но я, пожалуй, откажусь.
- И чего я там не видела? – фыркаю я. – Не спорю, вид, открывшийся моим очам, бесподобен, но… Я жрать хочу, Аддерли! Так что сначала – завтрак!
Оставив мужчину лежать на кровати с обиженным лицом, я встала с кровати и, натянув на голое тело небрежно перекинутую через спинку кресла мужскую футболку, направилась в сторону кухни, напевая под нос услышанную вчера по радио мелодию. Содержимое холодильника отнюдь не радовало меня. “Это что ещё за странная хрень?” – я с опаской вытащила из ящика нечто, похожее на укроп, но пахнущее совсем по-другому. Скажу так: если бы листья этого растения подсовывали под нос тем, кто долгое время находился в коме, то они, несомненно, очнулись бы. Решив не экспериментировать с продуктами, я выудила из холодильника четыре яйца и один помидор. Яичница с помидорами и поджаренные тосты – такой завтрак невозможно испортить. Но я успешно справляюсь с поставленной задачей: края яичницы скукоживаются и подгорают, помидоры сползают в одну сторону, а тосты не желают зажариваться до хрустящей корочки и просто дымят. Нет, мне определённо не место на кухне. Принюхавшись к яичнице, я зажимаю нос: пахнет довольно сносно, но меня отчего-то мутит. Недолго раздумывая, я высыпаю свою порцию в тарелку Аддерли и, налив стакан гранатового сока, залпом выпиваю его, чтобы хоть чем-то обмануть желудок, требующий пищи звуком, похожим на брачный стон моржа, страдающего ангиной. Водрузив тарелку с завтраком на поднос, медленно иду в спальню, чтобы не споткнуться и не украсить яичницей светлый ковролин. Хотя, признаюсь, этот ход стал бы нововведением в дизайне нашего интерьера. Тем более, Рик всё равно собирался в скором времени делать ремонт.
- Вот, - я с улыбкой поставила поднос на колени мужчины. – Надеюсь, не отравишься, а если и отравишься – то я успею вызвать бригаду “скорой помощи”! – c лукавой улыбкой присев на кровать, я подобрала ноги, наблюдая за тем, как Тейлор мужественно отправляет в рот кусочек яичницы. Его лицо озаряется облегчением: зная моё умение готовить, брюнет наверняка ожидал чего-то худшего. Прожевав и сделав мощный глоток, Рик натянуто улыбнулся.
- А чем запить есть? – шутливо произнёс мужчина, но мне было не до шуток. Улыбка сползла с моего лица подобно растекающейся по стене краске. Я привыкла к его постоянным шуточкам по поводу моих кулинарных шедевров, но в этот раз он перешёл всякие границы.
- Конечно, есть… Пойди купи крысиный яд и запей – и больше не будешь терзаться тем, что твоя баба отвратительно готовит! – на повышенных тонах прикрикнула я и, соскользнув с кровати, стремительно вышла из комнаты, хлопнув дверью. Сама не знаю, что на меня нашло. В последнее время я веду себя очень странно: частые перемены настроения, приступы беспричинной агрессии или же всепоглощающей любви ко всему живому на Земле. Последним я особенно выбивала Рича из колеи на некоторое время: человек, привыкший видеть меня аляповато одетой, дерзкой и забавной, словно Пеппи Длинный Чулок, не мог объяснить, отчего иногда мне хочется обнимать его до посинения. Можно было бы подумать, что я беременна: настолько причудливым было моё поведение в последние дни. Но разве с Аддерли это возможно? Этот мужчина ни разу не заводил разговора о детях, а я была слишком горда, чтобы спросить об этом первой. Открыв горячую воду, я залезла под душ, быстро моргая, чтобы непрошенные слёзы не полились из глаз. “Да что, чёрт возьми, с тобой происходит, О’Нил?!” – нервно подумала я, с силой нажимая на тюбик зубной пасты, словно он, а не Рик, нанёс мне личную обиду. В дверь послышался тихий стук: кто-то, несомненно, желал присоединиться к моей утренней процедуре в знак примирения – или же просто использовать фарфорового друга по его прямому назначению.
- Иди к чёрту, Аддерли! – прорычала я, радуясь тому, что предусмотрительно заперла дверь. – Неужели ты так быстро запил мой невкусный завтрак? Пойди для профилактики выпей ещё чего-нибудь, а то неровен час, как коньки отбросишь!

Ричард, ругнувшись матом, начинает что-то объяснять мне, стараясь перекричать шум льющейся воды, но я его не слышу, специально растягиваю каждое движение, чтобы позлить мужчину, вывести его из себя, игнорирую его гневные выпады за дверью, медленно скользя мочалкой по обнажённому телу. Если бы ванная осталась открытой, то события приняли бы совершенно другой оборот: Рик резким движением распахнул бы дверь, зашёл бы в душевую кабину, за что, не сомневайтесь, обязательно получил бы пощёчину, и, не обращая внимания на мои возмущённые крики, прижал бы меня к холодному кафелю и показал бы, кто в этом доме хозяин и кого стоит слушаться. Но в этот раз мне по какой-то причине не хотелось этого: закрыв воду и став босыми ногами на мягкий коврик, я закуталась в полотенце и, открыв дверь, вышла из ванной, нагло оттолкнув Аддерли в сторону. Мужчина, всё ещё злой и раздражённый после моих криков и обид на пустом месте (ох, как он не любил это, чертовски не любил), поплёлся за мной в чём мать родила и, облокотившись на дверной проём, стал наблюдать за тем, как я молчаливо хожу по спальне, на ходу высушивая волосы феном и размышляя о том, что надеть на работу. Сегодня я должна была остаться в баре до двух часов ночи, развлекая посетителей песнями собственного сочинения. Остановив выбор на тёмно-синем атласном платье, я скинула с себя полотенце и обнажённой присела за туалетный столик, не без злорадства в душе наблюдая за тем, как напрягся мужчина. Я тщательно сушила прядь за прядью, нарочито вызывающе ероша длинные волосы и собирая их в пучок на затылке, как по своему обыкновению собирал их Ричард, когда я, уютно устроившись у его ног, дразняще медленно расстёгивала ширинку на брюках, эротично закусывала губу и лукаво стреляла глазами в его сторону. Выудив из гардероба кружевные стринги чёрного цвета, медленно надеваю их, скользя руками по упругим бёдрам, подчёркивая их аппетитную округлость, которую до боли хочется сжать пальцами до красноватых следов. Тейлор, отстранившись от дверного проёма, поступью хищника подходит ко мне; в зеленовато-охристых глазах полыхает звериная страсть, от которой мне становится не по себе.
- Даже не смей, - рычу я, надевая платье через ноги и застёгивая его на молнию. Аддерли выругивается и, стремительно подойдя ко мне, сжимает талию, идеально подчёркнутую платьем, в сильных объятиях. Я понимаю, чего хочет мужчина – но я слишком зла, чтобы дать ему это. Развернувшись, я ударяю его по щеке наотмашь. Мне чертовски хочется завалить его в кровать и загладить свою вину, но я с трудом удерживаюсь от этого: Хайди О’Нил никогда не пойдёт на примирение первой.
- Я. Сказала. Не. Трогай. Меня, - членораздельно произношу я и, схватив с прикроватной тумбочки телефон, направляюсь в прихожую. Наспех засунув ноги в балетки и одёрнув платье вниз, оборачиваюсь к Рику, стоящему в коридоре, всё такому же обнажённому, чертовски сексуальному – но раздражённому и разозлённому, отпугивающему волнами ярости, чувствующимися даже в воздухе. – Я не хочу, чтобы ты встречал меня сегодня. Не маленькая. Я прекрасно обойдусь без тебя.

Открываю дверь и вылетаю на лестничную площадку, как ошпаренная. За спиной слышится грохот разбивающейся о стену вазы. Вытираю брызнувшие из глаз слёзы и бегу по лестнице вниз. Когда-нибудь гордость и истеричная натура меня погубят.

На город медленно опускались тяжёлые и густые тучи; туман изящно растворял верхушки небоскрёбов в своём сером и до боли пронзающем унынии. Редкие птицы, потяжелевшие от влаги, перелетали с одной ветки на другую, громко переругиваясь за сухое местечко под особенно широкими и большими листьями. Лужи покрылись паутиной ряби и кругов от дождевых капель и безмолвно отражали нависшее над Манхэттеном небо, в котором не было ни единого проблеска голубизна – лишь печаль, невыразимая тоска, холод. Прохожие спешили укрыться под спасительным навесом автобусной остановки, забавно перебирая ногами по поблёскивающему асфальту. Я, сжимаясь в комочек, рассеянно наблюдала за происходящим через стекло канареечно-жёлтого такси, думая о том, как стекающие расплавленной ртутью дождевые потоки искажают реальность города. Фонари, по своему обыкновению прямые и украшенные витиеватыми узорами, напоминали изогнутые кочерги, которыми Сатана наверняка шевелит угли под чанами с грешниками; изящные линии зданий представляли собой некую бледную копию покосившейся Пизанской башни, возле которой так любят фотографироваться туристы; автомобили, шныряющие по дорожным магистралям, более напоминали причудливые космические корабли, бороздящие просторы Вселенной, нежели средство передвижения людей, которым в этой жизни посчастливилось заработать достаточную сумму для приобретения очередного гроба на колёсиках. Таксист, приятный блондин с чересчур белыми зубами, на чьём лице ещё не сошли юношеские прыщи, старался разговорить меня, оценив в зеркало заднего вида степень женской привлекательности и, в чём я абсолютно уверена, размер моей груди. Он нёс какую-то несусветную ересь о погоде, угрозе вымирания панд, тормозных колодках, жареном сыре, детективах и подорожавших ювелирных украшениях, стараясь нащупать те темы, которые пришлись бы мне по душе. Я сдержала грустную усмешку и, кивнув в ответ водителю, вновь уставилась в окно, жалея о том, что мои наушники, которые сейчас стали бы для меня спасательным кругом в словесном море чересчур общительного паренька, остались дома. Ричард. Перед моими глазами до сих пор стоял образ мужчины, разъярённого, раздражённого моим поведением, недовольного беспричинным отказом в любви и ласке, которые он зачастую получал при первой же просьбе. А всё из-за чего? Из-за того, что ты, Хайди О’Нил, так и не научилась себя вести в мужчинами и чувствовать момент, когда во время очередного скандала нужно замолчать и, подождав, пока гнев избранника поутихнет, отвлечь его нежным словом, головокружительным сексом и вкусным обедом (последнее, правда, никогда не входило в список моих умений и навыков, приобретённых с годами). Я понимала, что в сложившейся ситуации поступила, как пятнадцатилетняя капризная девчонка, привыкшая к тому, что весь мир вращается лишь вокруг неё. Понимала – но признаться в этом Аддерли у меня не хватило смелости. Я априори не любила этого делать, предпочитая перекручивать всё так, чтобы при первом удобном случае спустить всех собак на оппонента; в этом деле, собственно, мне не было равных. Эта черта явно не была лучшей в моём несносном характере – и именно из-за неё я еду в пропахшем насквозь сосновым освежителем воздуха такси, глотая слёзы и резкими движениями потирая окоченевшие от неожиданного холода руки, вместо того, чтобы ехать на первом сиденьи роскошного автомобиля Аддерли, кутаясь в его пахнущий Incense Oud пиджак и слушая бессмертные композиции Queen в плейлисте. Человек – творец собственного счастья, он же и сравнивает его с землёй. Догадайтесь, что сделала я?..

- Мы приехали, мисс, - задорный голос таксиста вырывает меня из раздумий, жестоким образом возвращая в реальность. Я морщусь: мало того, что сам паренёк, судя по внешнему виду, не принадлежит к мужчинам с традиционной ориентацией, так и его голос вполне может конкурировать с моим по нежности и мелодичности. Даю голову на отсечение: я бы даже проиграла ему в этом. – С Вас тридцать долларов, прелестница!
Вздрагиваю от столь фамильярного обращения и протягиваю блондину хрустящие купюры. Тот якобы случайно выворачивает свою руку так, чтобы притронуться к моему запястью, изящно подчёркнутому массивным браслетом, который презентовал Ричард на мой двадцать второй день рождения. Его губы изгибаются в кривой ухмылке; таксист берёт у меня купюры медленнее, чем стоило бы, наслаждаясь нашим тактильным контактом. С отвращением отдёргиваю руку: до чего же отвратительными бывают мужики!
- А Вы – девушка бойкая, - с тихим смешком заключает блондин, кладя долларовые банкноты в бардачок. – Вы работаете в этом баре?
- Да, - гулко сиплю я. – Я певица.
- Я так и подумал: у Вас настолько сладкий голосок, что хочется слушать его всю оставшуюся жизнь, - с интонацией актёра погорелого театра произносит таксист, в душе надеясь на то, что я клюну на этот неуместный и совершенно неоригинальный комплимент. Я, пожав плечами, берусь за ручку такси и, с силой дёрнув её на себя, открываю дверцу. Ветер врывается в тёплый салон автомобиля, заставляя меня задрожать и покрыться гусиной кожей.
- А что Вы делаете сегодня вечером? Может, я заеду за Вами после работы, я живу неподалёку, и…
- Послушайте! – неожиданно рявкаю я, резким движением повернув голову к настойчивому наглецу и сверля его раздражённым взглядом. – Можете не стараться. У Вас ничего не получится. Да, я свободна сегодня вечером, но, к сожалению, не для Вас. У меня есть мужчина – любимый мужчина, к Вашему сведению! – и я не собираюсь изменять ему с каким-то таксистом, которому впору работать в салоне красоты с таким пидарастическим видом! Отвалите от меня все! – выскакиваю из автомобиля, как ошпаренная, и бегу в направлении к дверям бара, надеясь не намокнуть за столь короткий промежуток времени. Влетаю в помещение, приятно пахнущее дорогим алкоголем и горячими закусками, и делаю глубокий вдох. Наивная дурочка. Нет у тебя уже никакого любимого мужчины после того, что ты сегодня ему закатила.
- Хайди, привет! – слышится задорный голос Лили – миниатюрной рыжей официантки с задорным характером и идеально подчёркнутыми подводкой глазами. – О-о-о, милая, у тебя что-то случилось? – сочувственно кладёт руку на моё влажное плечо девушка, заметив моё выражение лица. Выдавливаю из себя вымученную улыбку человека, идущего на смертную казнь: более всего на свете мне хотелось послать к чёрту весь мир, но Лили не заслуживала такого обращения.
- Всё хорошо, - неуверенно лепечу я, неловко переминаясь с ноги на ногу и сжимая в руках телефон. – Просто небольшой инцидент в такси, и…
- Я знаю! – перебивает меня девушка, ненавязчиво подталкивая в сторону гримёрной, где я по обыкновению готовилась к выступлению. – Я тоже вечно сажусь ко всяким извращенцам. А тут ты ещё, такая красавица, подсела. Я понимаю, почему он не удержался! – заключает Лили, заставляя меня усмехнуться. За что мне нравилась маленькая мисс Марпл – так это за умение развеселить уместной шуткой в тот момент, когда хочется закрыться в женском туалете и прорыдать весь рабочий день, вытирая бегущие потоки слёз подолом коктейльного платья. – Ладно, я оставлю тебя одну, у меня один обеспеченный клиент за пятым столиком, я надеюсь получить от него достойные чаевые. Кстати-кстати, - коварная улыбка Лилиан мне не нравится, - с самого утра в нашем баре сидит один достаточно презентабельный мужчина и ждёт лишь одного… Догадайся чего?
- Лили, у меня нет настроения играть с тобой в эту дебильную игру. Хватит дурацких загадок! – с раздражением вытаскиваю из выдвижного ящика косметичку. – Говори, пожалуйста, прямо!
Рыжая закатывает глаза и скрещивает руки на груди.
- Злюка, - звучит констатация факта, - но я тебя прощаю. А ждёт этот посетитель лишь одного – появления на сцене неподражаемой Хайди О’Нил с её очаровательным голосом и душевными песнями! Детка, это твой шанс!
- Спасибо за заботу, Лилиан, - с нажимом отвечаю я, - но, если ты не забыла, я пока не нуждаюсь в других романах. Мне своего кретина с головой хватает.
- Ты о своём археологе? О да-а-а… - мечтательно протягивает девушка, чем заставляет меня недоверчиво взглянуть на неё. – Не мужчина, а мечта. Ты знаешь, кстати, что половина официанток нашего бара только и мечтает о том, чтобы он бросил тебя и снова стал завидным холостяком, ха-ха-ха!
- Ты как всегда искренна, словно проповедник, - фыркаю я, чувствуя, как где-то глубоко внутри ревность поднимает свою змеиную голову. – А своим подругам можешь передать: ещё одно слово об этом – и кто-то недосчитается волос, которыми их столь щедро одарила матушка-природа. Я предупредила.
Лилиан смеётся и, заверив меня в том, что передаст мои слова с точностью до звука, выходит из комнатушки, оставив меня одну. Я, подкрасив ресницы, вздыхаю: столько охотниц на чёртового Аддерли, которые готовы штабелями ложиться у его ног, – а я веду себя с ним так, будто уже успела клонировать его на случай, если он решит порвать со мной отношения. “Ты дура, О’Нил!” – думаю я, с сомнением поглядывая на телефон, лежащий на столике. Позвонить ему и попросить прощения за своё, мягко говоря, странное поведение? Есть угроза нарваться на очередную порцию матерных слов, что, конечно же, меня не особо порадовало бы перед выступлением. Размыслив мгновение над дилеммой, я всё же откладываю телефон в сторону и подвожу последний штрих в макияже. Лилиан, заглянув в гримёрную, говорит мне о том, что через двадцать минут мне нужно быть на сцене. Меняю балетки на изящные босоножки на высоком каблуке и, слегка пошатываясь, выхожу из комнаты и направляюсь в сторону кулис. Я не знаю, какие песни мне предстоит исполнять сегодня, но, надеюсь, они будут идеально подчёркивать моё настроение.

- Мисс О’Нил!
От неожиданности вздрагиваю и резко оборачиваюсь назад. За мной, заплетаясь ногами друг о друга, поспешно семенит тот самый презентабельный мужчина, который, по словам Лилиан, был без ума от меня и который глазел на мои длинные ноги на протяжении всего выступления, а после него пытался уговорить меня позволить ему подвезти меня до дома. Я отказалась, конечно же, сказав ему о том, что меня заберёт мой мужчина. “М-да, неловко вышло…”
- А-а-а, это Вы! – выдавливаю из себя улыбку, сжимая в руках небольшую сумочку, в которой лежали приобретённые чулки, кружевной поясок для них и новый комплект нижнего белья, посредством которых я собиралась извиняться перед Ричардом. – Представляете, как неловко вышло! Мне позвонил мой возлюбленный и сказал, что не сможет меня встретить, потому что…
- Да кому ты чешешь, сука паршивая? – рычит мужчина и, резко метнувшись, словно хищник, прижимает меня к холодной кирпичной стене. - Нет у тебя никого, поэтому ты и выпрыгиваешь в баре перед мужиками в этом лоскутке ткани! Ты нравишься мне, о да! – его влажный рот, из которого несёт перегаром, слепо тычется мне в ямку между ключицами. – Ты отлично поёшь, а фигура у тебя просто высший пилотаж! Давай же, детка! Я привык получать своё, а ты этому очень препятствуешь! – ледяные, словно у жабы, руки развязно лезут под подол короткого платья, заставляя меня разразиться криком о помощи.
– Чего ты кричишь, сладкая? – с наигранной нежностью шепчет мужчина, плотно сжимая в руках мои ягодицы и не обращая внимания на мои брыкания и попытки вырваться. – Сейчас два часа ночи. Все спят, цыпочка. Никто не поможет тебе…
- Ошибаешься, - звучит ледяной, но до боли знакомый голос в тот момент, когда отвратительные губы горе-насильника почти накрывают в пьяном поцелуе мои. Я, испуганно вращая глазами, смотрю в ту сторону, откуда он раздался, – и облегчённо вздыхаю. В нескольких шагах от нас, метая молнии из зелёновато-охристых глаз, стоит Ричард Аддерли собственной персоной. От радости и внезапно появившейся лёгкости мне хочется плакать. Мой мужчина, мой упрямый археолог, который, несмотря на мою фразу, обронённую сегодня, приехал, чтобы отвезти меня домой.
- Рик… - выдыхаю я. – РИК, ПОЖАЛУЙСТА, ПОМОГИ МНЕ! – теряя последние капли спокойствия, кричу я, за что тотчас получаю увесистый удар по лицу. Моя голова по инерции ударяется о кирпичную стену, да так, что из глаз, кажется, сыплются звёзды. Я почти теряю сознание, но лишь с помощью необыкновенных усилий удерживаюсь на ногах.
- Так, значит, ты и есть тот самый возлюбленный, которым она меня пугала? – ухмыляется мужчина, продолжая прижимать меня к стене. – Ясно-понятно. Слушай, а она вообще тебе даёт? А то я ей предложил перепихнуться, а она, видишь, сопротивляется! Ладно, забирай свою шалаву, я не хочу иметь проблем с этой дурой! Предоставляю это тебе, амиго! – резко отдёрнув меня от стены, он толкает меня в сторону Ричарда. Я не удерживаюсь и падаю между ними на асфальт, сбив коленки и вымазав платье в грязи. Аддерли резко подходит ко мне, отчего я вжимаю в плечи голову, закрыв её руками, опасаясь очередного удара, в этот раз от него. Рика можно было бы понять: сегодняшним утром я вела себя отвратительно и вполне могла довести его до такого состояния. Но брюнет лишь бережно накидывает на плечи свой пиджак, видя, что меня трясёт, словно осиновый лист на ветру, и помогает подняться. Он всё ещё чертовски зол на меня, но находит в себе силы не высказать всё в лицо прямо сейчас, а просто позаботиться обо мне. Мне хочется плакать от благодарности за то, что мужчина в очередной раз пришёл ко мне на помощь, но вместо этого меня мутит. Я со стоном опускаюсь на землю, сжимая руками пульсирующие после удара виски. Чёрт. Этот инцидент – явно наказание свыше за то, что я сотворила сегодня утром.

Резкий голос Ричарда, крепко прижимающего меня к себе, отрезвляет подобно ведру ледяной воды; я робко хватаюсь заледеневшими пальцами за его рубашку, тяжело дыша и вдыхая до боли родной запах любимого мужчины. Нежеланные слёзы подкатывают к глазам, но я сдерживаю их с невероятным усилием, не желая в очередной раз досаждать Тейлору своим несносным характером. Он и без того чертовски зол и едва находит в себе силы на лёгкий поцелуй в макушку в то время, как я буквально ощущаю ярость, бурлящую в его груди подобно Везувию, погубившему в своё время прекрасный город Помпею. Резковатым тоном, выпустив меня из своих объятий, Аддерли приказывает немедленно сесть в автомобиль, после чего делает несколько шагов в сторону подонка, который наблюдает за нами со снисходительной усмешкой, хотя я бы на его месте уже давно дала дёру, трусливо поджав хвост. В каждом движении мужчины чувствуется едва сдерживаемая злость, которую он тут же вкладывает в сильный удар по челюсти противника. От противного хруста меня передёргивает, и я, поспешно обернувшись, семеню на каблуках до виднеющегося неподалёку черного зверя Рика, на котором тот по обыкновению любил рассекать по улицам Манхэттена, с восторгом наблюдая за тем, как стрелка спидометра неумолимо ползёт вверх. Терпкий аромат, источаемый натуральной кожей салона, слегка успокаивает меня. Всё ужасное, что могло случиться, не произошло: госпожа Фатум оказалась благосклонной ко мне, несмотря на то, что я такая сука. Видит Бог, я не заслужила того, чтобы Ричард относился ко мне с такой любовью и заботой. Я не была той девушкой, которую нужно носить на руках и всячески оберегать от негативных воздействий окружающего мира; я была другой. Моему умению раздуть скандал на пустом месте позавидовала бы любая стерва, привыкшая подобным путём получать желаемое от покорных, словно идущее на водопой стадо, мужчин. В отдельные моменты я становилась совершенно невыносимой и диву давалась, как Рик до сих пор не убил меня за это. Он обладал воистину дьявольским терпением и умением прощать любые выходки девушки, которую любил. За что он любил меня? Чёрт возьми, я не знаю! Я отвратительно готовила, в моменты предменструального синдрома придиралась ко всему, что было связано с Тейлором, начиная тем, как громко он дышит, и заканчивая тем, как тихо он храпит. Я перебила множество посуды за год совместной жизни и умудрилась захламить все полочки для обуви своими кедами всевозможных расцветок. Теперь в кабинете Аддерли были разбросаны всевозможные тюбики с краской, кисточки, бумага и скомканные наброски, а на подоконниках красовались кактусы всевозможных форм и размеров, на чьи цветы у Рика иногда была аллергия. Но даже в случае, когда мужчина, непрерывно чихая, просил меня избавиться хотя бы от половины, я умудрялась выставить его виноватым и по-детски дула губы, когда он не просил прощения. Я была исчадием ада – но он меня любил. Любил той бескорыстной любовью, о которой мечтает любая девушка. Когда я с умирающим видом лежала в кровати с термометром под мышкой, Тейлор готовил мне травяной чай и пироги с вареньем, заботливо держал одеяло, пока я делала ингаляцию и купал меня, словно маленького ребёнка. Когда я не успевала написать очередной реферат для университета, он ночами сидел за ноутбуком, подыскивая и верстая нужный материал. Ричард всегда приходил мне на помощь. И сейчас пришёл. Я знала, что он не прислушается к моей просьбе и всё равно сделает по-своему. Чёртов упрямец. Через лобовое стекло автомобиля я вижу, как насильник наносит ответный удар по лицу Аддерли: брюнет, пошатнувшись, прижимает ладонь к лицу, громко матерясь на всю улицу. Я судорожно выдыхаю и, оставив сумку на сиденье, выхожу из машины, обеспокоенно наблюдая за тем, как Тейлор, отойдя после удара по лицу, бьёт подонка под дых, а затем наносит резкий удар коленом в пах. Я вижу, как тот падает прямо под ноги Ричарда, без сожаления пинающего его по рёбрам и животу. Прижимаю руки к приоткрытому рту, дрожа от страха. Аддерли равнодушно осыпает свернувшуюся в луже тварь сильными ударами, упиваясь его булькающими криками вперемешку с нецензурной бранью, – и не думает останавливаться. Я боюсь. Боюсь за, что этот подонок, едва не изнасиловавший меня, окажется каким-нибудь чиновником, которому не составит никакого труда упрятать Рика за решётку. Боюсь за то, что сюда нагрянет полиция по добросовестным наводкам какого-нибудь случайного прохожего. Боюсь за то, что Аддерли будет бить противника до тех пор, пока не услышит его предсмертные вздохи. Я не могу этого допустить.
- Ри-и-ик… - подойдя ближе, негромко зову я, зная, что он меня слышит. Тейлор замирает, словно настороженный хищник, и прислушивается к моему голосу, точно слышит в нём давно позабытые псалмы. Я повторяю его имя, словно молитву неизвестному богу, в надежде на то, что Ричард возьмёт себя в руки. К счастью, так и происходит: мужчина, отвесив напоследок сильный удар по рёбрам, резким движением отворачивается от полутрупа, лежащего на земле, и стремительно направляется ко мне. Я поспешно возвращаюсь в автомобиль, помня о том, что мне приказано быть здесь, а не снаружи. Тейлор занимает сиденье рядом со мной и с силой захлопывает дверцу машины. Я боюсь поднять на него взгляд, но не сдерживаюсь: увидев разбитый нос мужчины, я сдавленно ахаю.
- Рик, я…
- Только пикни, и вылетишь из машины! – неожиданно рявкает Аддерли, заставляя меня вздрогнуть и отпрянуть в сторону, как от прокажённого. - Хайди, не выводи меня!

Ричард, вцепившись в руль свезёнными в драке кулаками, выруливает на главное шоссе Манхэттена. Он молчит, тяжело дыша и пристально наблюдая за тёмно-серой лентой, извивающейся под колёсами автомобиля. Я понимаю его злость – но это не мешает мне выудить из упаковки влажную салфетку и, дождавшись, когда мужчина притормозит на светофоре, сунуться к нему с целью вытереть лицо, чтобы тот не испачкал кровью новую рубашку. Это проявление заботы раздражает Аддерли, о чём тот не упускает возможности заметить, прикрикнув, чтобы я села на своё место. Вытираю рукой хлынувшие из глаз слёзы и отворачиваюсь в сторону, рассеянно наблюдая за огнями ночного города: я не могу видеть Ричарда в таком состоянии. Тот, осознав свою неправоту, тихо бормочет слова извинения и миролюбиво протягивает руку за салфеткой, глядя на меня с невыразимой болью и непониманием. Я робко улыбаюсь ему и в ответ слышу короткое “Пристегнись”. Нет, Рик, не думай, пожалуйста, о том, что я возненавижу тебя после всего этого. Всё хорошо. Тот подонок заслужил этого. Просто ты чертовски пугаешь меня, даже сейчас, таким сосредоточенным и внимательным, придерживающим одной рукой салфетку возле носа, а второй – руль автомобиля. С сожалением наблюдаю за твоими изувеченными руками, с горечью признавая тот факт, что я этому виной. Мне так хочется нежно обнять тебя, целуя твои изломанные гневом губы и зарываясь лицом в мягкие, словно кашемир, волосы. Прости меня, пожалуйста. Я не могу произнести этих слов вслух, но продолжаю повторять их в своих мыслях, надеясь, что их смысл каким-то чудесным образом дойдёт до тебя. Сегодня ты спас меня, появившись в самый нужный момент, когда я уже не ждала помощи и приготовилась к самому худшему: кто знает, что было на уме у этого подонка. Спасибо.

Автомобиль останавливается у подъезда, тихо шурша шинами по асфальту. Ричард, продолжая сидеть и смотреть вперёд невидящим взглядом, отправляет меня домой, обещая подняться позже. Я киваю и, отстегнув ремень безопасности, послушно открываю дверцу. Прежде чем выйти из автомобиля, я быстрым движением наклоняюсь к Аддерли и неуклюже целую его в щёку, прежде чем тот догадался о моих намерениях. Я опасаюсь того, что Тейлор поедет обратно. Меня не будет, чтобы остановить его во второй раз. Отгоняю от себя пугающие картины и вставляю ключ в замочную скважину. Квартира встречает меня уютной тишиной, обволакивающей в тёплый и успокаивающий кокон. Иду в гостиную, зажигая по дороге свет, и выуживаю из выдвижного ящика комода аптечку с перекисью водорода. Смачиваю ею ватку и осторожно прикасаюсь к разбитым коленям, раздражённо шипя от неприятной боли. Поверхность кожи вокруг царапин пузырится, и я дую на неё, чтобы как-то облегчить неприятное ощущение. В коридоре громко хлопает входная дверь, слышатся шорохи. Из моей груди вырывается облегчённый выдох. Он никуда не поехал. Он вернулся. Поспешно выбегаю из комнаты и сталкиваюсь нос к носу с Ричардом, который тут же резко вскрикивает, отправляя меня спать. Обиженно смотрю ему вслед и, когда он уже заходит в кабинет, нагоняю его и решительно беру за руку.
- Рик, постой… Тебе нужно обработать руки и лицо, ты весь в крови. Рик, пожалуйста…
Мужчина отрицательно мотает головой, решив поиграть в самостоятельного и независимого мужчину, но всё уже уступает, заметив мой умоляющий взгляд. С видом мученика Аддерли садится в кресло, равнодушно наблюдая за тем, как я осторожно устраиваюсь у него на руках, вооружившись ватой и пузырьком с дезинфицирующей жидкостью. Нежными движениями протираю разбитый нос Ричарда, сжимаясь внутри от жалости и чувства глубочайшей вины перед ним. Тот терпеливо переносит экзекуцию, лишь морщась от резкого запаха перекиси, но не издавая ни единого звука возмущения. Соскальзываю с ручки кресла и беру правую руку брюнета. После обрабатывания каждой сбитой костяшки запечатлеваю на ней нежный поцелуй, крепко сжимая длинные пальцы Тейлора и поднося их к своей щеке. Я никогда не раскаивалась перед ним так, как сейчас; я никогда не чувствовала себя настолько виноватой в случившемся. Едва я успела протереть последнюю костяшку и положила покрасневший клочок ваты на журнальный столик, как Ричард, резко вскочив с кресла, ринулся в сторону приоткрытого кабинета, где, несомненно, собирался запереться почти на всю ночь, думая чёрт знает о чём. Я не могла этого допустить. Вскочив с пола, словно ужаленная, я ринулась за ним и, когда мужчина обернулся, бросилась ему на шею, с силой прижимаясь к широкой груди Аддерли.
- Рик… Рик, пожалуйста, прости меня, - я тихо заплакала, не в силах больше молчать. – Сегодня утром я вела себя, как самая последняя тварь. Я не знаю почему. Правда, чёрт побери, не знаю! Я не понимаю, почему ты до сих пор со мной. Я отвратительно веду и себя и совсем не ценю того, что ты для меня делаешь. Хотя признаю, что зря. Сегодня, когда этот подонок прижал меня к стене весьма недвусмысленно, - пробормотала я, почувствовав, как на этих словах напрягся Тейлор, - я подумала о том, что это, видимо, само небо решило меня наказать. Что я, видимо, этого заслужила. И я не представляю, что бы со мной было, если бы ты не пришёл. О, Рик! – выдыхаю я, покрывая нежными поцелуями лицо мужчины и ласково гладя его по небритым щекам. – Я люблю тебя, Рик! Даже в моменты моих беспричинных истерик, даже тогда, когда злюсь и готова в очередной раз залепить пощёчину, я не перестаю тебя любить! Не уходи от меня, пожалуйста. Ты нужен мне, Чудовище. Ты и понятия не имеешь как.

Почему я так яростно нуждалась в этом человеке? Почему жаждала его прикосновений и ловила каждое обронённое им слово с вопиющей внимательностью, которой никогда не могла гордиться? Почему я считала его самым лучшим,  что только могло со мной случиться? Ответы на эти сумбурные вопросы я едва сумела бы найти, даже если бы постаралась. Единственным логическим объяснением была та самая пресловутая любовь, веками воспеваемая поэтами в каждой строке очередного сонета или романа, изображаемая художниками на бесчисленных полотнах и высекаемая скульпторами из белого мрамора. Мои чувства к Ричарду не напоминали тот классицистический идеал; скорее, они были полной его противоположностью. В то время, когда многие возлюбленные придумывают друг другу ласковые прозвища, я гордо величала своего мужчину Чудовищем. Когда многие девушки приносили завтрак в постель и отмахивались от заигрываний своих вторых половинок, я объедалась оладьями с кленовым сиропом и, отставив поднос на прикроватный столик, едва могла дышать под навалившимся на меня и требовательно целующим испачканные завтраком губы Аддерли. Многие люди, воспитанные на призрачных идеалах, где секс до свадьбы считается чем-то грязным и непорочным, наверняка назвали бы подобные отношения пагубными и развратными; но, какое, собственно, мне до них дело? Я никогда не тянула Тейлора под венец, да и сама, если честно, могла сосуществовать с ним и без условного штампа в паспорте да обручального кольца на безымянном пальце. Я любила его. По-своему, конечно, но любила. Мне хотелось научиться чувствовать его так, словно мы – единое целое. Мне хотелось понимать его, как себя саму. Мне хотелось дарить ему заботу и ласку, в которых он нуждался, как и любой мужчина. Многие супружеские пары, с которыми я имела честь быть знакомой, жили в гораздо меньшем взаимопонимании, чем мы. Они ругались столь часто, но в их привычку никогда не входило приятное примирение на супружеском ложе. Они проводили столь же много времени вместе, но никогда не делали то, что нравится им обоим. Они устраивали столь же продолжительный совместный отпуск, но никогда не искали острых ощущений в опустевших коридорах отелей и дамских комнатах всевозможных ресторанов. В чём заключается смысл церемонии бракосочетания, если после неё утрачивается весь кураж? Он незаметно растворяется в рутине, подгоревших ужинах и головных болях, и спустя пару месяцев новоиспечённая семейная пара не могла узнать друг в друге тех самых влюблённых подростков, способных на всевозможные безумства, бросающие вызов этому чёртовому миру. Я не хотела такой же участи для себя. В редкие моменты, когда, пропустив в баре очередной стакан виски, я размышляла о свадьбе с Ричардом, о нашем медовом месяце, старости в маленьком домике, выкрашенном в бледно-голубой цвет и стоящем на берегу океана, то по наивности своей представляла, как мы будем стараться поддерживать огонь в нашем семейном очаге, оставаться такими же молодыми и сумасшедшими, как будем колесить по новым странам и в каждой из них спугивать местных жителей, прогуливающихся ночью, своей вакханалией. Но было проще это обдумывать, нежели воплотить в реальность. В глубине души я понимала, что после свадьбы терпению Тейлора определённо наступит конец, ведь мои постоянно пригоревшую и недосоленную еду, разбросанные по всему коридору цветастые кеды и кляксы гуаши, украшающие письменной стол в кабинете, едва ли приводили мужчину в восторг даже сейчас. Слушая тихое бормотание Аддерли, я прижимаюсь к его груди и вздыхаю. Мой терпеливый. Мой самый лучший мужчина, которого я никоим образом не заслужила. И сейчас, слушая его тихие признания в любви, я льнула к Рику, словно испуганный грозой котёнок, и с улыбкой наблюдала за тем, как он вытирает мои слёзы нежными прикосновениями пальцев. Тейлор больше не злился на меня: его губы были тронуты лёгкой усмешкой, а глаза светились зеленоватыми огоньками, напоминая охристый отблеск драгоценных камней.

- Да, я глупая, - тихо бормочу я, чем вызываю тихий смешок мужчины. – Я самая глупая девушка, которая только могла у тебя быть. Но ты всё равно меня любишь и, признай, что именно за это. Прости, мне не стоило добираться домой в одиночку в такое позднее время. Это моя вина. Если бы утром я вела себя спокойнее, ничего бы этого не случилось. Не злись на меня, - с силой прижимаюсь к Аддерли, словно это сможет убедить брюнета в правдивости моих слов. Тот ласково баюкает меня в своих объятиях, успокаивая, и запечатлевает на солёных от слез губах обжигающий поцелуй. Ричард не хочет показаться настойчивым и едва заметно дёргается в попытке вовремя оторваться от моих губ, но ему едва удаётся это сделать. Почувствовав его замешательство, я углубляю поцелуй, обвивая руками широкую спину мужчины и не давая ему отстраниться. Мои пальцы сумбурно сминают ткань рубашки, оставляя на ней резкие изломанные складки, которые на следующее утро я едва сумею выгладить с первого раза. Тейлор, не прерывая поцелуй, жадно шарит руками по моему телу, забирается ими под платье и, нежно поглаживая покрытую мурашками кожу, медленно спускает его вниз с округлых бёдер. Я осторожно переступаю через него и, прикрыв глаза, поднимаю голову вверх, когда мужчина начинает целовать мою шею и очерченные ключицы, попутно приспуская с меня бюстгальтер и сжимая руками грудь до приятной боли и красноватых следов. Я до крови прикусываю губу, стоит Аддерли опуститься передо мной на колени и провести дорожку расхлябанно-влажных поцелуев над чёрной полосой кружев. Из моих приоткрытых губ вырывается сдавленный стон; внутри всё клокочет от переполняющего меня возбуждения и невесть откуда возникшего чувства величайшей силы. Я чувствую себя верховной богиней, спустившейся с небес на землю к возлюбленному жрецу, чтобы потешить себя его безграничным восхищением и некоторым раболепием, а после полученного, вновь вернувшись в свою обитель, оставить его у пустого и разбитого, как и нелепые надежды, алтаря. После громогласного скандала, произошедшего по моей вине, такое поведение Ричарда тронуло меня до глубины души. Я понимала, что он, как и я, до сих пор напуган случившимся и хочет заставить забыть меня об этом своими поцелуями и умелыми поглаживания каждого миллиметра моего тела. Он хочет, чтобы я вновь была его маленькой чертовкой, улыбчивой и любимой девочкой, которая никогда не плачет. Я с нежностью запускаю пальцы в мягкие, словно кашемир, волосы Тейлора и тяну их на себя, едва сдерживая себя от того, чтобы, опустившись на пол, не накинуться на мужчину подобно голодному зверю. Я хочу его. До безумства хочу. Неутолённое желание, которое я со столь величайшим трудом проигнорировала прошлым утром, даёт о себе знать мерно разливающимся по телу теплом. Я тихо произношу имя мужчины, зажмурившись, словно маленькая девочка. Ричард, поднявшись с колен, подхватывает меня на руки и бережно укладывает на диван. В его расширенных зрачках плещется неукротимая страсть, которая заставляет меня невольно сжаться в комочек в предвкушении того, какие порочные мыслишки сейчас прокручиваются в голове у мужчины. Я, прикрыв глаза, с нетерпением ждала, когда тот, дерзко зажав мои руки в стальных тисках, возьмёт то, что всецело принадлежит ему, но Аддерли не торопился этого делать: напротив, нежно покрывая поцелуями и лаская моё тело, он тихо спрашивает, хочу ли я его. От удивления я лениво приоткрываю глаз, с недоумением наблюдая за мужчиной. Он никогда не вёл себя подобным образом, и это немного выбивает меня из колеи. Пока я мешкаю с ответом, пытаясь сообразить, в чём заключается причина столь неожиданной смены поведения Ричарда, тот медленно спускается к животу приоткрытыми губами, оставляя влажную полосу, и прижимается к нему лбом. Слышу, как его пальцы тянутся к стрингам, медленно спуская их с обнажённых ног, и выгибаюсь навстречу мужчине, сдавленно выдыхая под его умелыми и чувственными ласками. Ну как такого бога можно не хотеть? Прошлое утро не в счёт: мне просто хотелось задеть Тейлора за живое, но в конечном итоге я задела за живое сама себя.
- Конечно, хочу, - сцепив зубы, рычу я, от нетерпения ёрзая по кожаной обивке дивана. – Всегда хочу, чёрт тебя подери! Не задавай глупых вопросов, просто возьми меня. Пожалуйста.

Мои напрасные мольбы, вальяжно соскальзывая с приоткрытых губ, что жаждут чувственных поцелуев, безмолвно тают в воздухе, замирая прозрачной дымкой между нашими спаянными едиными чувствами и инстинктами телами. Я искренне уповаю на то, что Ричард не будет изводить меня невесомыми прикосновениями, которые лишь разжигают внутри всепоглощающий огонь страсти, сладострастными поцелуями, вынуждающими ещё сильнее умолять о решительности ласк, дерзкими покусываниями, от которых хочется стонать во весь голос, не сдерживая себя. Но мои надежды разлетаются, словно карточный домик, с каждым отрывистым звуком голоса Аддерли, который не пощадит меня. Ни в коем случае. Он прямо говорит об этом, так искушающе рыча и грубо впиваясь в мои губы, увлекая их в настойчивом и дерзком поцелуе. Его шероховатый язык сплетается в дикарском танце с моим; они неистово трутся друг о друга, словно змеи в период брачных игр. Тейлор наваливается на меня всем телом, с силой вдавливая меня в прилипающую к влажной от капелек пота и обнажённой спине кожаную обивку дивана. Я трепетно замираю под ним, едва переводя дух от страсти, что буквально расцветает на наших губах, выступает живительной влагой, без которой мы бы давно превратились в иссохшие мумии, которым место лишь в древнеегипетских гробницах. Ссориться с мужчиной, поносить его бранными словечками и швырять в него подвернувшиеся под руку вещи стоило хотя бы ради подобного примирения. В один момент, который наступал подкрадывался столь же тихо и неожиданно, как по своему обыкновению гепард подкрадывается к ничего не подозревающей и мирно щиплющей траву зебре, чаша терпения Ричарда переполнялась последней каплей, и тогда он в буквальном смысле врывался в комнату, где я давилась злостью и обидой, без лишних слов прижимал меня к стене и, не обращая внимания на мои протестующие вопли, властно накрывал своими губами мои. Он просто целовал меня – ненасытно, алчно, неутолимо – и тем самым подавлял мою волю к сопротивлению. Он бормотал слова извинений сквозь поцелуи, если считал подобный поступок необходимым нам обоим. Он вызывающе шарил руками по моему телу, с триумфом слушая тихие стоны, невольно вырывающиеся из моего рта, и понимал, что прощён. Сейчас он делал то же самое, но не с целью загладить свою вину, которой, собственно говоря, и не было. Аддерли желал слышать, как я умоляю его о понимании и благосклонности, как я неистово прошу не откладывать блаженный миг, как я льну к нему всем телом, желая распалить в его душе адское пламя, в котором сгорю и сама. Дотла. Тейлор выжигает мою сущность каждым своим неторопливым, тянущимся, словно мёд, движением, предвкушая свой варварский танец на моём пепелище. Ему, несомненно, нравится чувствовать свою власть надо мной. Она ударяет в голову лучше любого горячительного хмельного напитка; она согревает тело лучше любого махрового пледа и фруктового чая; она возбуждает лучше любого силденафила; она вселяет жизнь и способность чувствовать друг друга лучше любых внушений психолога. Ричард упивается этим, а мне остаётся лишь покорно ждать конца его изощрённым пыткам, от которых внутри затягивается огромный Гордиев узел, который не перерубить ни одним мечом. Мужчина дерзко прикусывает сосок, заставив меня тихо застонать и впиться пальцами в его плечи. Его губы слишком беспощадны, слишком настойчивы, и это воистину сводит меня с ума. На смену укусам приходят нежные ласки языком; меня бросает в дрожь от такого пленительного контраста. Я эротично облизываю языком пересохшие губы в надежде, что этот жест, как и обычно, вынудит Аддерли отказаться от своих намерений и взять меня. В тот же момент. Без лишних разговоров, что зря сотрясают воздух. Им не место в этой комнате; лишь стонам, которые, несомненно, каждый раз проклинают наши соседи, позволительно срываться с покрытых мелкими трещинками пересохших губ. Тейлор медленно спускается вниз, проводя влажные перпендикуляры поцелуев на рёбрах. Слышится тихий щелчок расстёгивающего ремня, который, впрочем, отдаётся в голове громоподобным ударом тамтама. Я, чувствуя язык Ричарда на нежной коже своего живота, стону в предвкушении страстного секса и змееподобно извиваюсь под мужчиной, лишая его железной выдержки, пробуждая в нём лишь похоть и желание мной обладать. Но тот, судорожно сглотнув, лишь резким движением закинул мои ноги на свои плечи и притянул к себе, вслушиваясь в короткий, словно щелчок пальцами, скрип, с которым моё тело проскользило по тёмной обивке дивана. Чёрт, нельзя быть настолько эротичным и в то же время неукротимым, словно вулкан! Губы Аддерли нежно затрагивают мою щиколотку; язык, едва касаясь кожи, проводит влажную дорожку к внутренней стороне бедра. Мужчина нарочно дразнит меня заводящими поцелуями, не поднимаясь, впрочем, выше. Он знает, что я неистово желаю этого, – но отказывается преподнести мне это, намереваясь отомстить самым изощрённым и жестоким из известных мне способов. Я, опустив руки вниз, впиваюсь пальцами в его мягкие, словно кашемир, чёрные пряди волос, отливающие в лучах рассеянного хрустальной люстрой света золотистыми отблесками. Такой благородный цвет, заставляющий меня невольно залюбоваться и упиваться многогранностью оттенков. К сожалению, план Тейлора не настолько благородный.

- Пожалуйста-пожалуйста-пожалуйста… - сумбурно причитаю я, запрокидывая голову назад и моля всех святых о том, чтобы они вразумили моего любимого мужчину. – Не мучай меня, Рик! Лучше просто пойдём спать. Всё что угодно, лишь бы не это! О, Ричард! – громко вскрикиваю я, когда Аддерли запечатлевает лёгкий поцелуй на разгорячённом прелюдией лоне, и дёргаюсь, словно ужаленная, чем вызываю его довольную ухмылку и лёгкий, едва слышимый укус совсем рядом с самым укромным уголком моего тела.
- Попроси, и я успокою тебя, любимая, - слышится его тихий и довольный голос. Говорят, что женщины любят ушами, а мужчины глазами. С уверенностью могу утверждать, что Тейлор тоже любит ушами. Мужчине всегда нравилось слушать мои мольбы и чувственные стоны; ему всегда льстили мои крики в те ночи, когда он устраивал для меня марафон; Тейлор всегда любил слушать мой срывающийся голос, шепчущий ему нежные слова и заслуженные похвалы. Я всегда давала ему это и улыбалась, замечая, какие счастливым он выглядит в такие моменты.
- Я прошу тебя, Рик… Умоляю… - бессильно выдыхаю я. – Делай уже хоть что-нибудь!!!

Аддерли довольно улыбается и, наклонив голову, накрывает чувственными губами жаждущее ласк лоно. Я закусываю до крови нижнюю губу и наконец расслабляюсь, с силой выдыхая скопившийся в груди воздух и упиваясь умелыми ласками мужчины. Его язык чувственно скользит по жемчужной бусинке клитора; ловкие пальцы нежно ласкают внутреннюю сторону бёдер. Мне мало этого. Мне чертовски этого мало. Я хочу чувствовать Ричарда в себе, хочу прижиматься к нему грудью и сжимать его широкие плечи до красноватых следов. Я хочу, чтобы он в очередной раз продемонстрировал мне свою силу, чтобы я почувствовала, что не имею права возражать ему и отказывать в ласке. Тейлор – мой единственный и любимый мужчина, и, как бы мне ни хотелось этого признавать, он – главный в нашем тандеме. Он может делать, что хочет, и брать силой то, что принадлежит ему. Он может говорить всё, что у него на уме, и предлагать мне любое, что может разнообразить нашу интимную жизнь. Я не вправе сказать ему “нет”. Потому, что живу в его квартире. Потому, что он не жалуется на моё полное отсутствие кулинарных талантов. Потому, что он тратит тысячи долларов на очередные кеды и нижнее бельё для меня. Потому, что я люблю его. Так, как никогда никого не любила. Мне редко приходится говорить Ричарду об этом, ибо я не любитель подобных сантиментов. Но мне хочется искренне надеяться, что он знает. Я хочу верить в то, что Аддерли чувствует мою любовь, как бы я порой ни строила из себя недоступную, словно стены Минас-Тирита, девушку. Я прикрываю глаза, находясь в неком трансе; мои внутренности пылают, словно раскалённые провода, предвещая приближающийся пик блаженства. Но в самый сладостный момент, когда я, едва переводя дыхание, почти выгибаюсь дугой, сдаваясь под умелыми ласками Тейлора, тот неожиданно отстраняется от меня, оставляя после себя лишь резкую боль неудовлетворения внизу живота. Я тяжело выдыхаю, нетерпеливо ёрзая бедрами друг о друга, но ласковые волны оргазма, почти накрывшие меня с головой, откатывают назад до следующего прилива. Ричард нежно проводит пальцами по моей ключице и утыкается носом в волосы.

- Ну и чего хочет моя сладкая вредная девочка? – как ни в чём не бывало спрашивает мужчина, нежно целуя меня за ухом. Я не удерживаюсь от того, чтобы закатить глаза, и тихо усмехаюсь, обнимая Аддерли за плечи.
- Твоя сладкая вредная девочка хочет тебя, - нежно мурлычу я, слегка отстраняя от себя Тейлора и медленно расстёгивая пуговицы на его рубашке, ласково скользя руками по его обнажённой груди. – Очень хочет… Ты же не хочешь, чтобы она делала всё сама, не так ли? –кокетливо улыбаюсь я и дразняще скольжу рукой вниз, лаская себя, но мужчина резким движением перехватывает мою руку и заламывает её над головой. Я притягиваю его к себе за ворот рубашки и чувственно целую его, обвивая ногами его талию.
- Если бы я знала, что на тебя так действует эта фраза, давно бы произнесла её… - шепчу на ухо Ричарда, прижимаясь к нему и дерзко задевая его грудь задорно торчащими сосками. – Если ты будешь медлить, я продолжу…

Как же женщины порой невыносимо глупы, словно недавно вылупившиеся и уже пытающиеся покинуть своё безопасное уютное гнёздышко птенцы! Насколько слепыми, наивными и бесчувственными к желаниям других они становятся в нередкие моменты единства со своим высшим “Я”, что так и твердит о том, какими изощрёнными способами стоит изводить мужскую половину населения! Не замечая благ, что окружают их тонкую изысканную натуру, женщины без единой нотки сожаления сжигают за собой мосты, лишь бросив в бензин горящую вспышку, перерезают все нити, что связывают её душу с душой другого человека, который, по их мнению, любит их в меньшей степени, чем должен. Эта степень у каждой своя: кому-то достаточно тёплых слов и ласкового поцелуя в щёку после непродолжительного сна в объятиях друг друга, а кто-то не сможет довольствоваться даже роскошным букетом из красных голландских роз и дорогим колье из ювелирного магазина. Мне же хватало лишь того, что Аддерли всецело был моим, хотя порой он и позволял себе проводить лукавым взглядом очередные длинные ноги, пикантно обтянутые тканью мини-юбки. Мужчины в этом отношении не меняются ни в двадцать, ни в сорок, ни в шестьдесят лет, оставаясь всё такими же любителями красоты изящного и хрупкого женского тела. Ранее я отказывалась принимать эту истину в последней инстанции, продолжая предпринимать безуспешные попытки зациклить внимание Тейлора только на себе, но спустя пару месяцев я поняла, что данная тактика не является наиболее подходящей для укрепления взаимопонимания между нами. Я научилась доверять Рику. Я смогла отпустить стереотипы, навеянные мне воспитанием матери, которая не желала повторения своей судьбы для меня, и теперь упивалась любовью и благодарностью мужчины, словно божественным нектаром амброзии, что продлевал мне жизнь. Властный голос Тейлора, раскатисто соскальзывающий с его приоткрытых губ подобно беспощадной лавине, вызывает во мне благоговейный трепет, и поэтому я не нахожу в себе сил спорить. Я пьяна Ричардом и никак не могу насытиться его присутствием в моей жизни. Каждая секунда, проведённая с мужчиной, пролетает незаметно, оставляя после себя блаженное ощущение лёгкости и свободы. Я погибаю без него, как обвитое губительными лианами хрупкое деревце, всё ещё простирающее покрытые нежно-зелёными листьями ветви навстречу спасительной надежде, которую дарит тёплое золото солнечных лучей. Требовательные губы Аддерли увлекают мои в жадный поцелуй, не позволяя мне ни на секунду отстраниться и произнести что-либо в ответ. Пальцы нежно переплетаются с чернильными прядями волос и слегка тянут их, чем вызывают в груди мужчины утробный рык. Я никогда не смогу насытиться Ричардом – и как, чёрт возьми, жаль, что я влюбилась в этого человека беспамятно, словно наивная школьница, поверившая в радужные обещания одноклассника-ловеласа! Любить кого-то столь бескорыстно никогда не входило в число моих привычек, но сейчас всё было по-другому. Я растворялась в дерзких прикосновениях Тейлора и жаждала ещё. И ещё. И ещё. Словно похотливая блудница, что раздвигает ноги для случки с очередным кобелём. Мне хотелось дарить мужчине ласку, в которой он нуждался. Мне хотелось стать для него лучшей девушкой, о которой он мог бы только мечтать. Мне хотелось принадлежать Аддерли до самого конца. Я сходила с ума от его искристых глаз, в которых плескались дьявольский огонь и ангельское терпение, от его отзывчивых губ, что дарили мне наивысшее благо, от его сильных рук, в объятиях которых я чувствовала себя в безопасности. Я ненавидела Ричарда за то, что с такой неудержимостью привязалась к нему и теперь навряд ли смогу отпустить его, вычеркнув из своей жизни как очередного мимолётного любовника. Ты мой, навеки мой, Чудовище. Как я сожалею о том, что ты в действительности не видишь всей силы любви к тебе. Она умело скрыта за шалью моих саркастических насмешек и тонкой иронии. Она запрятана глубоко в сердце и вырывается наружу лишь в редкие минуты наших объяснений. За подобную скрытность я порой не могу себя простить, но продолжаю искренне уповать на то, что ты видишь всю палитру моих чувств и умело наносишь ими мазки на нашем полотне, трансформируя его в дивной красоты картину. Она будет достойной Лувра и Эрмитажа и, несомненно, выручит миллионы, но на самом деле всего лишь останется висеть на стене нашей квартиры, напоминая нам во время каждой словесной перепалки о том, как мы действительно дорожим друг другом. Я уверена, ты не будешь против этого…

Ричард резким толчком входит в меня, сумбурно двигаясь и не давая мне пощады ни на секунду. Я сдавленно вскрикиваю, наконец получив желаемое, и, упёршись ногами в кожаную обивку дивана, легонько подмахиваю бёдрами навстречу мужчине. В его зелёных с золотистыми искорками глазах всё ещё плещется страх, словно он вспоминает о событиях сегодняшней ночи, и более всего на свете хочет убедиться в том, что я – рядом, что я в безопасности рядом с ним. Я льну к его губам, нежно покусывая их, проводя по их шероховатой поверхности кончиком языка, запечатлевая на них скомканные поцелуи, срываясь на громкие вскрики от каждого резкого движения Аддерли.
- Прости… Меня… - сдавленно выдыхаю я, выгибаясь навстречу мужчине и моля его не останавливаться. Мои нервы накалены до предела, натянуты, словно струны резной арфы, к которым прикасаются чьи-то умелые пальцы. Мысли разрозненно роятся в голове, не желая собраться в целостную картину. Эмоции зашкаливают, словно их химическую реакцию ускорил некий катализатор, неизвестный миру ранее. Сдавленно выдохнув и впившись ногтями в обнажённые плечи Тейлора, я вздрагиваю, словно задетый крылом неосторожной птицы высоковольтный провод, и с неожиданной силой увлекаю мужчину на пол. Тот, сдавленно охнув, прижимает моё дрожащее тело к себе, ласково поглаживая каждый его покрытый бисерными капельками пота миллиметр. Из моих губ вырываются затихающие стоны, которые для Ричарда представляются сонмом божественных голосов. Я благодарна ему за то, что своей страстью и неудержимой любовью он подарил своё прощение. Руки Аддерли настойчиво притягивают меня к себе. На наших пересохших губах расцветает очередной чувственный поцелуй, отзывающийся внутри приятным трепетом, который проходит по нашим обнажённым телам, словно они спаяны едиными кровеносными сосудами.

- Не буду, Рик… - ласково шепчу я, выпрямляясь и с нежностью глядя на лежащего подо мной мужчину. – А если и сорвусь… Ты же знаешь, как наказывать свою сладкую вредную девочку… Зна-а-аешь… - сладострастно мурчу я, за что тут же получаю лёгкий шлепок по бёдрам. – Вижу, что знаешь… Не останавливайся, прошу тебя… - наклоняюсь к губам мужчины и, запечатлев на них влажный поцелуй, резко насаживаюсь до упора на возбужденный член любимого. Ричард тихо вздыхает, полностью чувствуя моё податливое лоно, и в очередной раз ударяет меня по бёдрам, учащая амплитуду шлепков с каждым моим движением. Я вижу страсть, что буквально плещется в его глазах, и оттого с большим ожесточением подпрыгиваю на его руках, чувствуя, что он более не может сдерживаться. С громким рыком откинув голову назад, Тейлор вздрагивает и сжимает пальцами мои и без того покрасневшие бёдра. Обессиленно откидываюсь ему на грудь, тяжело дыша, и прислушиваюсь к громкому стуку его сердца.
- Ты больше не злишься?.. – Аддерли едва находит в себе силы покачать головой. – Я рада… Спасибо тебе за то, что ты есть. Я не представляю, Рик, что бы было, если бы ты так вовремя не появился… И прости свою Красавицу-дуру, ради всего святого, прости! Тем более, ты её уже наказал.

Счастливая улыбка Тейлора согревает меня и одновременно убаюкивает. Я осторожно соскальзываю с его тела на пол и уютно устраиваюсь рядом с ним. Мне чертовски хочется спать после такого животного секса, но я нахожу в себе силы для тёплых слов. Они нужны нам обоим. Я знаю это.