Если бы однажды кто-нибудь сказал мне, что в скором времени Ричард Аддерли сделает мне предложение руки и сердца, я, не раздумывая, рассмеялась бы прямо в лицо. Представить мужчину порядочным семьянином, приносящим каждый заработанный цент в семью и проводящим уик-энд не со знойными красотками, трепещущими перед его обаянием и шармом, а с единственной женщиной, не удавалось даже мне; это было что-то из ряда вон выходящее. Рик был одним из тех мужчин, которые не любили сковывать себя обязательствами перед кем-то, предпочитая оставаться котом, что гуляет сам по себе и возвращается в чью-то жизнь лишь по велению своего желания, а не по чьей-то настойчивой просьбе. Его отрада была в путешествиях, а лучшим брачным ложем являлась палатка, разбитая под открытым небом. Я понимала это и никогда не старалась привязать к себе Тейлора, несмотря на то, что была его девушкой… вроде. Мне хотелось разделять с Риком его же интересы, не навязывая своих: вряд ли бы мужчине понравилось часами ходить по торговому центру в поисках зажимов для лент или серебристой проволоки для очередного плетёного браслета. Почти каждая экспедиция Аддерли была скрашена моим присутствием. Мы гуляли по раскалённым пескам Египта и погружались на глубину сорока метров, где плавали возле легендарного затонувшего корабля “Фрау Мария”, на чьём борту надеялись отыскать типичные для восемнадцатого века предметы торговли и произведения искусства, купленные русской императрицей Екатериной II на голландском аукционе. Мы бродили среди руин Теночтитлана и любовались величественными закатами, озаряющими Чичен-Ицу багровым цветом. Мы продирались через африканские джунгли в поисках разрушенных поселений аборигенов и обменивали у туземцев деньги на весьма интересные вещицы. Мы были окрылены свободой действий и наличием лишних тысячонок в кармане. Мы были счастливы. Мы были влюблены. Днём мы в поте лица исследовали каждый миллиметр разрушенных городов и делали вид, что весьма увлечены работой и не настроены на романтику; ночью же, уединившись в палатке, мы предавались животным инстинктам под бескрайним полотном звёздного неба или купались нагими в озере при бледном свете луны, делавшем нас похожими на существ из древних легенд. Такие отношения абсолютно устраивали меня: они никогда не теряли своего очарования и новизны из-за постоянно меняющихся декораций, представленных всевозможными странами. Норвегия, Перу, Англия, Италия, Германия – каждый отмеченный на карте пункт привносил в наши чувства новую искру, подогревавшую страсть с новой силой. Я бы вполне обошлась и без свадьбы, ибо не желала, чтобы Ричард чувствовал себя обязанным мне. Но он, к моему искреннему удивлению, сам настоял на этой церемонии. Он хотел быть со мной. Он хотел любить меня. Он хотел воспитывать нашего ребёнка и компенсировать два месяца своего отсутствия после его появления на свет. И как бы я ни старалась доказать Тейлору, что Эдриан не будет помнить ничего из своих первых месяцев жизни и уж точно не будет таить в себе обиду на своего отца, мужчина меня не слушал, продолжая уделять чрезмерное внимание малышу. Каждую ночь Аддерли вставал, едва услышав тихий плач ребёнка, и убаюкивал его до тех пор, пока тот не успокаивался и не закрывал глаза, сладко посапывая на сильных мужских руках. Из-за своих ночных бдений мужчина едва мог выспаться, и поэтому я с удовольствием взяла часть его утренних обязанностей на себя. Проснувшись рано утром и укутав одеялом ворчащего сквозь сон Ричарда, я уходила в детскую комнату, чтобы покормить Эдриана, после чего отправлялась на кухню готовить завтрак. Да, я наконец-то научилась вкусно готовить, и была чрезмерно горда этим. Аддерли, казалось, не верил собственному счастью, когда я, поставив на его колени поднос с источающими божественный аромат оладьями и чашкой моккачино, уютно сворачивалась клубочком рядом и наблюдала за тем, как тот с довольной миной поглощает завтрак, прерываясь лишь для чувственных поцелуев, от которых я всегда отмахивалась не с целью оскорбить, но раззадорить мужчину. Стоит сказать, вопреки его сомнениям, посеянным глубоко в душе распространённым стереотипом о том, что после свадьбы женская головная боль становится постоянным явлением, я всё так же продолжала с радостью дарить Тейлору ласку, в которой он нуждался. Я никогда не понимала женщин, у которых вместе с появлением обручального кольца на безымянном пальце понижается либидо. Такие женщины всё чаще предпочитают продолжительный сон по ночам, всё чаще отказывают тем, с которыми связали свою жизнь. А зачем, спрашивается, стоило жениться, чтобы после священной клятвы у алтаря напрочь забыть о своих супружеских обязанностях? Я не хотела быть такой сучкой. Более всего на свете я хотела, чтобы Ричард не пожалел о сделанном выборе. Более всего я хотела его. Те несколько дней в Париже были замечательным началом нашего медового месяца. Сперва посетовав на чрезмерную расточительность Тейлора, который потратил такую значительную сумму на билеты и бронирование гостиничных номеров, я тотчас начала внедрять в жизнь план о тщательном осмотре всех достопримечательностей французской столицы. Мне как человеку, поступившему на магистратуру факультета искусств, ознакомление с архитектурой и искусством Парижа было столь же необходимым, как и дегустация всех блюд национальной кухни. Загоняв Аддерли до состояния одышки по всевозможным экскурсиям, я возвращалась в номер и, набрав огромную ванну горячей водой, сидела в ней вместе с мужчиной, отдыхая от насыщенного дня и делясь с ним впечатлениями. Мне нравились небольшие уютные кафе на улицах, ему – длинноногие француженки, но в целом мы были более чем довольны нашим маленьким раем. Каждая более-менее плоская поверхность гостиничного номера люкс была тщательно исследована и изучена нами, что, разумеется, не обошлось без казусов. Спрятав перед отъездом сломанный торшер в шифоньер и выбросив осколки вазы, ещё совсем недавно украшавшей обеденный стол, мы покинули отель, чувствуя себя подростками, что нашкодили под самым носом у строгих родителей. Я, распахнув глаза, улыбаюсь приятным воспоминаниям и поворачиваю голову в сторону, с нежностью глядя на спящего с приоткрытым ртом и разве что не пускающего слюни, как Эдри, Ричарда. Длительное ожидание рейса в аэропорту и безумные три дня во Франции чертовски утомили его, и сейчас мужчина тихо похрапывал, откинувшись на мягкую спинку кресла и вытянув ноги вперёд. Я же, кутаясь в его кожаный пиджак, пыталась согреться до тех пор, пока проходящая мимо стюардесса не предложила мне одеяло. И почему я не подумала об этом раньше? Супружеская жизнь окончательно выветрила из твоей головы остатки мозгов, да, Хайди?
- Merci beaucoup, [1] - с улыбкой поблагодарила я девушку, тотчас кутаясь в одеяло, словно в кокон. Как тепло! Откинувшись назад, я переворачиваюсь на бок, поджав под себя ноги. Странная поза эмбриона, но тем не менее я умудряюсь уснуть. Кажется, мне определённо снилось что-то хорошее, но что именно – я теперь и не вспомню: неожиданно проснувшись от нехватки кислорода, я испуганно дёрнулась и, фыркнув, уставилась на хитро улыбающегося Рика, сжимающего в руке пустой стакан, в котором, видимо, ещё несколько мгновений назад было шампанское.
- Ричард, твою мать! – раздражённо пихаю мужчину в бок, подавляя в себе желание накрыть подушкой его ухмыляющуюся физиономию. – Иди к дьяволу и дай мне поспать! Я тебя не будила, между прочим, пока ты тут изображал Бетховена, сочиняя симфонии посредством громкого храпа!

Кутаюсь в одеяло, изображая из себя обиженную добродетель. Аддерли, наклонившись, нежно целует меня в лоб и протягивает один наушник, в котором играют какие-то восточные мотивы. Он явно желает, чтобы я настроилась на нужную волну и смогла проникнуться атмосферой Марокко, но этого не хочу я: послав к чёрту весь грёбанный Восток, где так холодно, я сильнее поджимаю ноги к себе, недовольно хмурясь. Тейлор, откинув назад подлокотник, со смехом притягивает меня к себе, ласково тормоша, словно огромную плюшевую игрушку. Он задорно улыбается, словно мальчуган, и я не могу не ответить ему тем же: не получается у меня долго злиться на него, как бы я ни старалась. Аддерли вовсю разглагольствует о заработанной честной жизнью подушке в раю и целом гареме девственниц и грозится тем, что меня ожидает лишь участь быть поджаренной на костре где-то в аду. Я сонно улыбаюсь и прижимаюсь к мужчине.
- Думаю, что они всё же не смогут поджарить мою задницу, - тихо бормочу я, прикрыв глаза. – Ты и так всю меня уже зажарил до аппетитной корочки, до сих пор всё болит. Старый развратник.
- Госпожа Аддерли, чёрт бы Вас побрал… – да, мне определённо нравится моя новая фамилия. Тихо смеюсь, слушая возмущения мужчины: каким же он иногда бывает забавным! Выслушав с ухмылкой гневную тираду Ричарда, я всё же выскальзываю из его объятий и, всё ещё укутанная одеялом, бесцеремонно забираюсь к нему на руки, не обращая внимания на то, что нас окружают люди и как это выглядит со стороны.
- Прости, Чудовище, - тихо урчу я, игриво прикусывая мочку уха мужчины. – Я совсем запамятовала про собачий пояс. Да и он бы не поместился в чемодан: ты же столько комплектов белья купил в Париже, словно собрался открывать свой секс-шоп. Но на случай твоего радикулита… - неожиданно запускаю руки под футболку Тейлора, нежно поглаживая широкую спину брюнета и упиваясь его, мягко говоря, удивлённым видом, - …у меня есть другая идея. И, кстати, мой метод лечения гораздо быстрее согреет твои старые косточки… - бесстыже ёрзаю на причинном месте Аддерли, в душе ликуя из-за того, что всё же взяла у стюардессы одеяло. Со стороны людям может показаться, что я всего лишь сижу на руках у своего мужчины, но на самом деле я соблазняю его самым что ни есть извращённым способом. Слышу, как его сердце начинает с надрывом биться о рёбра и понимаю, что мой план удался.
- Excusez-moi, - обращаюсь к проходящей мимо стюардессе, - vous pouvez apporter deux verres de champagne? [2]
Девушка с улыбкой удаляется, а я вновь поворачиваюсь к Ричарду.
- В чём дело, милый? Ты аж вспотел. Тебе жарко? – мурлыкаю я, продолжая медленно ёрзать на руках у брюнета. Месть – это блюдо, которое стоит подавать холодным. А если бы я продолжала мирно спать, всё было бы хорошо.

[1] Большое спасибо.
[2] Извините, Вы можете принести два бокала шампанского?

Ричард хитро улыбается, словно нашкодивший ребёнок, за что получает от меня осторожный подзатыльник. Мужчине за тридцать пять перевалило – а он всё ещё ведёт себя, словно девятилетний мальчик-непоседа. Если Эдриан – не приведи Господь! – пойдёт характером в Аддерли, я просто сойду с ума и сбегу из дома на следующий же день, оставив после себя напоминание в виде целого вороха разноцветных кедов в коридоре и мусорных пакетов, заполненных скомканными рисунками, что по той или иной причине мне не приглянулись. Тейлор в ответ на оплеуху неожиданно ударяет меня по бёдрам и, притянув ближе, запечатлевает звонкий поцелуй на моей щеке, счастливо улыбаясь. Его сильные руки всё так же бесстыже впиваются в мою филейную часть, осторожными прикосновениями дразнят обнажённую спину, ласково поглаживают запястья и сжимают их с такой невыразимой нежностью, что у меня захватывает дух. Глаза Ричарда светятся, словно два раскалённых уголька, прожигая, казалось, мою сущность и испепеляя дотла последние граммы стальной выдержки. Я нетерпеливо ёрзаю на руках у мужчины, изнывая от неутолимого желания и намереваясь пробудить в нём отголоски инстинктов, заложенных в нас с появления на свет, но в ответ получаю очередной шлепок, подогревающий меня изнутри с большей силой. Я хочу его, прямо здесь и сейчас. Нет, я вовсе не была нимфоманкой, чей смысл жизни заключался лишь в очаровательных плотских утехах и непрерывных ласках, и не считала секс чем-то неодухотворённым и простым, что можно разделить с любым человеком независимо от его материального и социального положения, религии, половой принадлежности. Для меня он, напротив, был единством духовного и физического, неким возвышенным ритуалом, посвящённым Эросу. Я научилась отличать обычный секс, предназначенный лишь для удовлетворения собственных потребностей, от занятий любовью, во время которых ты полностью принадлежишь любимому человеку и каждой клеточкой тела чувствуешь его власть над собой. Если во времена моей беспечной юности я предпочитала свободные отношения лишь с целью избавиться от очередного всплеска гормонов и не обращала внимания на пол партнёра, то сейчас, рассеянно поглаживая пальцем прохладный ободок обручального кольца, я понимала, какими ошибочными были мои представления об этом неотъемлемом элементе взаимоотношений между людьми. Сейчас мне хотелось любить и дарить ласку, не требуя ничего взамен. Что я, собственно и делала, в ответ получая нежность и заботу, увеличенные в сто крат. Аддерли всё ещё терзался чувством вины и изо всех сил старался загладить её, несмотря на все мои увещевания о том, что я не держу на него зла. Он оберегал меня, словно зеницу ока, при малейшем проявлении мигрени или резей в желудке изо всех ног мчался в аптеку за лекарствами, заботливо купал меня, когда я едва могла передвигаться из-за высокой температуры, и каждое утро приносил приятно пахнущий завтрак, нежно целуя меня в нос. В постели Тейлор был терпелив и нежен, но стоило мне попросить о чём-то ином, как он с радостью выполнял это. За это я любила мужчину ещё больше и с воодушевлением радовала его то очередным комплектом нижнего белья, то чувственным массажем, то изощрёнными ласками. Я любила наблюдать за тем, как Ричард отрывисто дышит, закатывая глаза от удовольствия; его тихие стоны, едва вырывающиеся из приоткрытых губ, были для меня лучшей мелодией и наградой. Я наконец-то была счастлива вместе с человеком, которого любила все эти годы. От осознания этого простого факта меня переполняла некая лёгкость и уверенность в том, что весь мир лежит у моих ног. Я с улыбкой прижалась к груди Аддерли, продолжая нежно поглаживать его спину под футболкой, и, услышав стихотворные строки, недоумённо посмотрела на него, удивляясь столь внезапному проблеску романтичности. Стюардесса принесла нам обещанное шампанское, и Ричард, взяв у неё два бокала, самым что ни есть наглым образом отпил из моего, чем вызвал очередную волну негодования. Ухмыльнувшись и слившись со мной в коротком поцелуе с лёгкой, едва незаметной кислинкой напитка, мужчина поставил бокалы на откидной столик.
- Мой цветок пустыни, - лукаво произнёс он, - если ты сейчас не успокоишься, я отобью тебе задницу так, что станет стыдно, а потом еще и трахну прямо на людях. Ты этого добиваешься?

Почтенная леди в фетровой шляпке, сжимающая когтистыми, словно у гарпии, пальцами роман Стендаля “Красное и чёрное” в столь же ветхом, как и она сама, переплёте, изредка смеряет нас негодующим взглядом, в котором читается крайняя степень осуждения и леденящее возмущение. Она что-то лопочет на своём французском, картавя, словно ворона, но я едва разбираю вышеупомянутый словесный поток: штудируя перед медовым месяцем разговорник французского языка, я смогла выучить лишь несколько нецензурных выражений, элементарные формулы вежливости и фразы “Принесите, пожалуйста, ещё шампанского” да “У меня нет денег. Покормите меня”. Однако пару-тройку слов я всё же умудряюсь вычленить и тихо смеюсь, уткнувшись лицом в приятно пахнущую одеколоном футболку мужчины.
- Может быть, и этого… - тихо бормочу я. – И да, кажется, меня только что назвала “шлюхой” вот та миловидная старушка, - кивком головы указываю на женщину, не сдерживая широкой улыбки. – Что же, тогда не будем её переубеждать… - с этими словами я скольжу бёдрами ближе к коленам Тейлора и, пока тот пытается понять, что я имею в виду, неожиданно тянусь руками к широкому ремню на джинсах. За считанные секунды я с щелчком расправляюсь с этой нехитрой конструкцией и, расстегнув ширинку, с хитрой улыбкой поглаживаю требующий своей порции ласк член мужчины. Тот, удивлённо хлопая глазами, озирается по сторонам в надежде, что никто не заметил моих манипуляций под одеялом, чем вызывает тихий смешок.
- Не будь таким ханжой, Рик… - горячим шёпотом отзываюсь я, прильнув губами к уху Аддерли. – Даже та старушка спокойно воспринимает то, что… ты наглым образом лапаешь меня за задницу! – заключаю я, хихикая над тем, как вытягивается лицо брюнета: тот явно не ожидал от меня такого поведения. Всё бывает в первый раз, но не всё имеет тенденцию повторяться. Хотя, уверена, подобного рода перелёт Тейлор оценит на все пять баллов и обязательно захочет повторения. Что же, я только "за".

Если бы однажды меня остановили на улице и, представившись работником социальной службы и организатором социологического опроса, задали вопрос, что, на мой взгляд, является самым лучшим в браке, я, ни секунды не задумываясь, ответила бы: ”Самое лучшее в браке – осознание того, что главный объект гордости моего мужчины радует лишь меня – и больше никого”. Уверена, что мой ответ был бы самым искренним, равно как и самым экстравагантным. Ведь, действительно, пьянящее чувство того, что человек, которого ты любишь всей душой и телом, принадлежит лишь тебе, является одним из ярчайших моментов, которыми пропитана наша жизнь. Упоительно осознавать, что губы, которые дарят тебе нежные, словно сотканные из ласки и любви, поцелуи, не целуют растрёпанную и вызывающе одетую незнакомку. Упоительно осознавать, что руки, властно скользящие по каждому миллиметру разгорячённого тела, не ласкают другую девушку, которая с наступлением следующего утра забудет имя их обладателя. Упоительно осознавать, что глаза, источающие искреннюю заботу и безграничное понимание, не смотрят на лукаво выглядывающую в разрез юбки кружевную кромку чулка. Это – своеобразное проявление человеческого эгоизма, который не чужд ни одному из нас. Но, знаете, если он доставляет столь глубочайшее чувство удовлетворения, то я, пожалуй, готова быть эгоисткой до конца своих дней. С дрожью в теле от макушки моей головы до кончиков пальцев на ногах я понимала, что являюсь единственной желанной Ричарду женщиной. И пусть яростные феминистки с пеной у рта разглагольствуют о том, что мужчины всегда изменяют своим благоверным, я никогда не буду сомневаться в муже. Да, он любит смотреть “Мисс Мира” с глазами, полными щенячьего восторга, и каменным стояком, очерчивающимся даже сквозь ткань спортивных шортов. Да, он с нескрываемым интересом наблюдает за обнажённой женской грудью, мелькающей в отрывках очередного кинофильма. Да, он, не скрывая, хранит на жёстком диске компьютера целую папку с эротическим контентом. И что с этого? Так поступает любой уважающий себя мужчина, а тот, кто не ведёт себя подобным образом, является неизлечимым импотентом. Допекать благоверного безосновательной ревностью на этой почве – дело последнее: он никогда не сможет проникнуть за стеклянный занавес телевизора или монитора и присоединиться к обнажённым красавицам, вожделеющим от решительных мужских ласк. Более правильным решением будет наглядная демонстрация красоты женского тела, которую можно ощутить кончиками пальцев, в которой можно раствориться, отчаянно прижимаясь и вдыхая терпкий аромат изнеженной кожи. Я всегда прибегала к этой маленькой хитрости и всегда была вознаграждена за своё понимание сполна. Ричард принадлежал лишь мне. Каждый миллиметр его великолепного и идеального, на мой взгляд, тела предназначался лишь для моих губ. Я упивалась его любовью и страстью, как по обыкновению своему странствующий караван упивается подёрнутой лёгкой рябью водой под пальмами раскинувшегося посреди бесконечного песчаного полотна пустыни оазиса. Я позволяла ему то, что не позволяла ни одному из своих любовников, с которыми порой у меня складывались достаточно продолжительные отношения. Я дарила ему всю себя, растворяясь в нём без остатка. Аддерли был для меня целым миром – опасным, таинственным, неизведанным, словно очередная terra incognita, не нанесённая на карты, но от этого не менее желанным и любимым. Каждый день мужчина удивлял меня чем-то новым, заставляя очередной раз убедиться в том, что я и понятия не имею, каким Тейлор может быть. Он мог быть нежным, а мог за любое сказанное вопреки слово без лишних слов завалить к себе на колени и наградить парой шлепков по маняще округлившимся бёдрам. Он мог быть властным и непоколебимым, словно царь, сошедший со страниц учебника истории, а мог заставить меня чувствовать себя верховной богиней. Единственное, что оставалось неизменным в Ричарде, – его любовь. Мужчина до сих пор терзался чувством глубочайшей вины за то, что в трудный и ответственный момент просто оставил меня на произвол судьбы. Он так думал. Так думала и я, пока не узнала горькую правду. В долгом отсутствии Аддерли не было его вины: по причине предательства и козней лучшего друга он оказался в тюрьме, где провёл долгие шесть месяцев, показавшиеся для нас опустелой вечностью. Он погибал без меня, словно выброшенная на каменистый берег рыба, а я погибала без него, отчаянно отказываясь забыть того, кто когда-то подарил мне самые счастливые годы моей жизни. И сейчас, отчаянно прижимаясь к мужчине, напрочь забыв о том, где мы находимся, я находила в этом наивысшее благо. Я была готова любить Тейлора до конца своих дней. Я была готова каждую минуту целовать его искривленные самодовольной ухмылкой губы. Я была готова принадлежать ему всецело, посылая к чёрту любые призрачные границы, стереотипы и предупреждения, порождённые моралью общества. Мы не вправе судить друг друга по той причине, что каждый из нас имеет право жить по велению собственного сердца и души. Я с горячностью отвечала на поцелуй Ричарда, покусывая его жаждущие тепла и ласки губы, и с трепетом чувствуя, как проворные руки мужчины, осторожно расстегнув “молнию” на джинсах и приспустив их вниз, с упоением сжимают бёдра до красноватых следов. Седовласая женщина наблюдала за нами с нескрываемым возмущением и, казалось, была готова вызвать стюардессу, дабы та решительным словом прекратила разврат, достойный очередного сюжета для режиссёров эротического кино. Но кто сказал, что нас бы это остановило? Я не сдержала стон, едва пальцы мужчины пробрались под тонкую ткань стрингов и прикоснулись к разгорячённому ласками лону, но поцелуй приглушил сладострастный звук, вынудив его растаять на наших приоткрытых губах. Аддерли привлёк меня к себе, крепко обнимая в попытках унять дрожь в моём теле, которую, впрочем, нельзя было погасить. Процесс был необратимым: я желала любимого прямо здесь и прямо сейчас. Вынуждая его страдать от моих изысканных ласк, я сама стала жертвой наших любовных игр под одеялом и ныне сама изнывала от чувственных прикосновений Тейлора, от нетерпения ёрзая на коленях мужчины.

- Ты же не против уединиться в туалетной кабинке, правда же? – неожиданно озвучил мою мысль Ричард, запечатлевая нежные поцелуи на моём покрасневшем от возбуждения лице и игриво покусывая мочку уха. Я сдавленно выдохнула: ”Нет, не против. Идём скорее. Пожалуйста. Пока я не отдалась тебе прямо здесь…”, уповая на то, что мужчина говорит абсолютно серьёзно. Но мои надежды рухнули, как карточный домик: с тихим смешком констатировав факт о том, что наш самолёт приземлится на взлётную полосу через пятнадцать минут, что является ничтожно малым сроком для прелюбодеяния, Аддерли с хитрой улыбкой откинул в сторону одеяло и усадил меня на соседнее сиденье, предварительно продемонстрировав нашей очаровательной соседке через проход все прелести моего обнажённого тела. Губы мужчины нежно прикоснулись к моему виску, словно извиняясь, но я лишь недовольно фыркнула и, пробормотав, что при любой подвернувшейся возможности наслажусь местью сполна, скрестила руки на груди, надув губы, словно маленькая девочка. Тейлор нежно шепчет мне на ухо, дразняще проводя указательным пальцем по обнажённому животу, и предлагает свою помощь, на что я округляю глаза: и как у него только хватает наглости? Воистину, Ричард – самый самодовольный, напыщенный кретин, с которым только сталкивала меня жизнь. Но я люблю этого кретина. Вполне возможно, что именно за это.
- Нет, спасибо, - бурчу я, поспешно застёгивая джинсы и нарочито резко защёлкивая пояс безопасности. – Справлюсь и без Вашей помощи, господин Аддерли.

Мужчина тихо посмеивается надо мной, наблюдая за тем, как я выуживаю из сумки планшет и демонстративно утыкаюсь в него взглядом, старательно игнорируя происходящее вокруг. Краем глаза замечаю его широкую улыбку и, не выдержав, усмехаюсь сама. Я не могу долго обижаться на Тейлора. Так уж получилось. И этот наглец бесцеремонно пользуется моей слабостью.
- Господи, Ричард, какой же ты подлец! – смеюсь я, с нежностью глядя на мужчину. – Ты обращаешься со мной, как с куском мяса! Даже не дожариваешь точно так же, как и бифштекс! – пока Аддерли строит из себя обиженную благодетель, поспешно делаю общее селфи, скорчив забавную мину, и, нагнувшись к брюнету, ласково целую его в небритую щеку. – Да ладно, не кипятись. Я готова быть твоим бифштексом до конца своих дней! Жарь меня сколько душе угодно, только поперчить не забудь…

Наши реплики всегда были образцом остроумия и дружеских подколов. Наши отношения всегда были полны весельем и забавными случаями. И оттого они были самыми лучшими. Мы вошли в огромное здание аэропорта, разминая конечности после продолжительного перелёта. Пока Ричард пошёл получать наш багаж, я присела на обитую чем-то мягким скамейку и, выудив из бокового кармана сумки телефон, набрала номер Джека.
- Алло? Привет, Джеки… Я знаю, что у вас уже ночь, не рассказывай мне! Скажи лучше, как поживает Эдри? Не плачет?.. Вы не забыли его покормить?.. Не  жалуйся, Шнайдер, вас с Лиамом скоро ожидает то же самое! Привыкай к отцовству, скоро ты познаешь всю прелесть! – тихо смеюсь я, наблюдая за тем, как Ричард катит с другого конца зала огромные чемоданы, покачивая головой из стороны в сторону подобно китайскому болванчику. – Ладно, Джек, мне нужно бежать, нам ещё заселяться в отель. Поцелуй от меня Ри и передай “привет” Лиаму… Да, хорошо… Шнайдер, кому ты рассказываешь? Ароматические свечи тебе нужны вовсе не для салона красоты мужа!.. Ладно, привезу… Тебе "привет" от моего мужа, - с улыбкой произношу я, когда ко мне подходит Аддерли и с видом мученика плюхается рядом на скамейку. – Спокойной ночи.

Сбрасываю вызов и перевожу взгляд на мужчину.
- Я только что разбудила Джека, - завершаю предложение под аккомпанемент тихого смеха Тейлора. – Хотела узнать, как наш малыш. Скучает, наверное, без мамочки, - с глупой улыбкой на лице произношу я, беря руку Рика с обручальным кольцом и прижимаю её к своей щеке, после чего запечатлеваю на ней лёгкий поцелуй. – Знаешь, мне так нравится называть тебя своим мужем… Это чертовски сексуально! И почему мы раньше не женились?.. – льну к мужчине в объятия и нежно обнимаю его за плечи, зарываясь носом в пряди волос у виска. – Твоя жена совсем крышей поехала на этом, да. Можешь вставить мне мозги. Ну или просто вставить… Поехали в отель, детка? – отстраняюсь от Аддерли и лукаво смотрю на него. Как же я его люблю! Он мой свет, мой единственный и желанный мужчина, которому хочется принадлежать. С которым хочется быть. До самого конца.

Тихий смех Ричарда вызывает на душе невыразимую лёгкость; кажется, что за моей спиной внезапно выросли огромные белоснежные крылья, трепещущие от нетерпения как можно скорее подняться в пылающее жаром марокканское небо, навстречу золотому диску солнца, пульсирующему в канители белоснежных облаков. Арабы, снующие вокруг нас подобно испуганным дождевыми каплями муравьям, переговариваются за нашими спинами. Резкие гортанные звуки их речи пронизаны вопиющим осуждением: столь религиозным людям, живущим по древним обычаям и безвольно восхваляющим Аллаха, следующим слепым заповедям и не желающим идти в ногу со временем, не понять того, как можно не сдержаться от проявления чувств на людях. Как можно облачиться в столь открытую блузу притягательного чёрного цвета, дабы удовлетворить чувство прекрасного, столь сильно развитое в моём муже. Как можно шептать на ухо нежные слова, совершенно забыв о том, где ты находишься, кто окружает тебя в настоящий момент, какое сегодня число и в котором часу тебе следует быть в определённом месте. Аддерли нежно, но настойчиво, забирает у меня телефон, пряча его в карман, и ласково прикасается губами к макушке. Ещё мгновение – и мужчина крепко прижимает меня к себе, с улыбкой вдыхая аромат собранных на затылке волос. Я до сих пор не могу поверить в то, что это происходит со мной, и всё ещё теряюсь в списках многочисленных божеств мира, которых бы мне следовало отблагодарить за столь замечательного мужчину, теперь окончательно и бесповоротно принадлежащего мне. Здравый рассудок упорно отказывается принять происходящее за действительность и всё ещё сгорает от уверенности в том, что Тейлор, не желающий выпускать меня из своих объятий, – всего лишь фантом. Сон. Выдумка. Всё, что угодно, но не упоительная реальность. Признаюсь, подобные сомнения одолевают меня и сейчас, но Рик изгоняет их без труда, стоит ему запечатлеть на моей коже осторожный поцелуй и шепнуть что-то глупое и забавное, но в то же время чертовски эротичное. Он это умеет. Аддерли обладал невероятной харизмой, которая чудеснейшим образом трансформировала любое сказанное им слово в некий священный статут, требующий беспрекословного выполнения. Я с жадностью ловила каждый звук, обронённый им, и не желала делиться этим с другими. Сердце сжимается от осознания того, сколько времени мы упустили лишь по причине нашей собственной глупости. Если бы не наш обоюдный страх и скелеты в шкафу, покрытые толстым слоем серой пыли, мы бы не погибали долгие семь месяцев в надежде на то, что следующий день, возможно, окажется на толику лучше, нежели предыдущие. Но этого не случалось. Едва солнечные лучи вкрадчиво пробирались в спальню, минуя массивную ткань гардин, я мгновенно просыпалась, с горечью ощущая неприятное жжение под веками, словно шаловливый порыв ветра занёс туда плеяду острых, словно иглы, песчинок. Это была боль от того, что в глазах совсем не осталось слёз. Они были сухими, словно покрытая сетью трещин земля пустыни. Они были стеклянными, словно бусины причудливой формы. Они были пустыми и неживыми, как у пыльного чучела, охраняющего вход в музей. Глаза Ричарда же были воплощением горестного одиночества, приглушившего пляшущие в радужках зеленовато-охристые искорки. Некогда лукавые и хитрые, в тот момент они отражали лишь чёрно-белые дни, проходившие, казалось бы, мимо и исполненные разрывающей сердце тоски. Едва я увидела этот угнетённый взгляд, камнем утягивающий своего обладателя на дно, я поняла: человек и вправду может быть мёртвым задолго до своей смерти. Кажется, так однажды сказал Джек Лондон? Тейлор и вправду казался мёртвым, выеденным внутри подобно трухлявому дереву, и лишь неведомая сила всё ещё заставляла его тело ещё биться в предсмертных судорогах. Как бы супруг ни старался меня разубедить, я твёрдо знала: в произошедшем была и моя вина. И даже сейчас, согреваясь в объятиях любимого мужчины, я чувствовала дуновение промозглого холода, сковывающего каждую клетку моего тела. Даровать Рику прощение и понимание – лишь малая часть того, что я могла бы сделать для него. Свадебная клятва, упоительная первая брачная ночь и счастливое утро после неё – весьма прекрасный аккомпанемент для этого. Но в глубине души я чувствовала: более всего на свете Аддерли хочет быть последним мужчиной в моей жизни. Он был наглым и своенравным собственником, не желавшим делить меня с кем-либо, и мне до боли хотелось утолить его зарвавшееся эго, в очередной раз порадовав мужа сюрпризом. Я расплылась в хитрой улыбке, припомнив всё то, что приготовила заранее для того, чтобы привнести в наш медовый месяц пикантную нотку. Оставалось лишь уповать на то, что это убедит Тейлора в моей неиссякаемой любви и искреннем желании принадлежать ему. Только ему. Сейчас я начинаю осознавать, что ни один мужчина не сравнится с человеком, пожертвовавшим стольким ради меня и Эдриана.

- Ну ладно… - снисходительно прошептала я, звонко чмокнув Ричарда в небритую щёку. – Но учти, моё подчинение ограничится лишь Марокко. В Манхэттене тебя вновь ждёт встреча с истеричной Хайди О’Нил, которая… Упс, прости, - виновато улыбаюсь, заметив, с каким недовольным прищуром смотрит брюнет, - всё никак не могу привыкнуть к тому, что теперь у меня другая фамилия. Не хмурься, Носатик! – осторожно прикасаюсь пальцами к образовавшейся морщинке между прямыми бровями. – У нас медовый месяц. Он для двоих. И уж точно не для твоей кислой мины вкупе со старческими морщинами. Давай поймаем такси и, наконец, воплотим в реальность твои планы, о которых ты разглагольствовал ещё десять минут назад. Я в Вашем распоряжении, мистер Аддерли. Сегодня и навсегда. Вас это успокоит?

Положительный ответ не заставил себя долго ждать: тоскливо окинув взглядом кипу чемоданов, мужчина, впрочем, расплылся в широкой улыбке. Не обращая никакого внимания на мои предложения помочь, Тейлор не без труда выволок багаж из здания аэропорта и жестом подозвал к себе таксиста. Я заняла место на заднем сидении автомобиля, пока супруг на пару с коренастым арабом пытался впихнуть огромные чемоданы в багажник. Водитель пригласил Рика занять место рядом с собой, но тот, отрицательно покачав головой, с трудом втиснулся назад, недоумевая по поводу того, куда можно деть ноги. Изрядно вспотевший, но довольный собой, Аддерли привлёк меня в объятия, тихо рассказывая мне истории о пустыне, мимо которой мы ехали. Золотистые барханы терялись за линией горизонта, заслоняя собой странствующие караваны бедуинов. Здесь царила совсем иная жизнь. Размеренная и спокойная, она лениво переплетала судьбы между собой, образуя воистину причудливые узоры. Я невольно прониклась этой умиротворённой атмосферой, начиная осознавать, почему Тейлор выбрал именно Фес для того, чтобы провести медовый месяц. Конечно же, он героически вытерпел пытку и мои сетования по поводу значительных затрат на поездку, но, по его словам, игра стоила свеч. Теперь я в этом окончательно убедилась. Обнимая супруга за талию, я рассеянно наблюдала за проплывающими мимо пейзажами, не находя слов для того, чтобы описать, насколько я счастлива, находясь здесь. Аддерли украдкой целует мои губы, а я заливисто смеюсь, отпихиваясь от него, словно маленькая девочка. Я ерошу волосы Рика, а он с возмущением приглаживает их обратно, умоляя меня не портить его причёску, на которую он израсходовал столько геля для укладки. Мой забавный и самый невыносимый мужчина, знал бы ты, как сильно я дорожу тобой и как отчаянно боюсь тебя потерять! Такси останавливается возле отеля, но я не хочу отпускать супруга ни на секунду. Тейлор с неохотой отстраняется от меня и вылезает из тесного салона автомобиля. Он отделался от чемоданов, предоставив их в распоряжение служащего в тёмно-бордовой форме, и несказанно рад этому. Подмигнув напоследок, мужчина даёт указание дожидаться его в холле, а сам идёт к стойке портье, чтобы зарегистрироваться и отнести вещи в номер. Весьма хитрый ход, мистер. Ричард прекрасно понимает, что сейчас оставаться наедине со мной в, несомненно, богато украшенном и уютном номере с огромной двуспальной кроватью с балдахином крайне нежелательно, ибо с дальнейшими планами на остаток дня можно будет распрощаться: мы просто не сможем оторваться друг от друга и, будьте уверены, на экскурсию дальше спальни не отправимся. Не буду лукавить: подобное времяпровождение является одним из моих излюбленных. Но, кажется, мы приехали в Фес не только для этого? Терпеливо ожидаю Аддерли на мягком диванчике в уютном холле. В сравнении с женщинами, облачёнными в платки и паранжу, я чувствую себя полностью голой. Пренебрежительные взгляды арабов лишь усугубляют положение. И поэтому появлению своего любимого белого пиджака я радуюсь больше, чем появлению мужа. Но я не буду собой, если упущу шанс пошипеть на любимого подобно рассерженной кошке:
- Сам же купил мне эту грёбанную блузку, а теперь я развратница. Лицемерный. Наглый. Мужлан. Да я тебя!..

Запомните одну особенность: если я всё же замолчала, то дело здесь вовсе не в том, что я смогла признать правоту собеседника. Либо Ричард целует меня, либо я наглым образом домогаюсь его. Других вариантов нет. И сейчас, легонько подтолкнув меня к дверям отеля, мужчина, схватив меня за запястье, резко развернул к себе и требовательно впился в мои губы, чтобы не придушить меня на месте за испорченный праздник. Я довольно улыбаюсь и сажусь в очередное такси, которое везёт нас к медине.

От разнообразия товаров у меня разбегаются глаза, и я с воистину щенячьим восторгом рассматриваю всё вокруг, краем уха слушая познавательную лекцию супруга. Восточные сладости, роскошные украшения, великолепные платки, танцевальные костюмы, картины, кувшины, вазы, статуэтки, книги, ковры – всё это увлекает меня в упоительный водоворот, из которого, кажется, мне не найти выхода. Опасаясь заблудиться среди этих улочек, я сильнее прижимаюсь к Рику, хихикая над его комментариями по поводу носатых мужчин.

- Поверь, твой нос – единственный и неповторимый, его ни с чем не спутаешь. Знаешь, я люблю его! – привстав на цыпочки, ласково прикасаюсь губами к предмету своего восхищения. – И тебя люблю… Можешь не тратиться на золото, просто купи мне басму и хну! Это восточные краски, цветочек, - с улыбкой растолковываю я недоумевающему мужу, посмеиваясь над его реакцией на моё обращение. – Не думаю, что они здесь дорогие. Просто я всегда хотела их заказать, но в Нью-Йорке не найдёшь натуральной хны. Я не доверяю американским производителям. А ещё… Ещё я хочу какой-нибудь глиняный кувшин, - застенчиво, что для меня совсем несвойственно, тереблю край футболки Аддерли, догадываясь, как он отреагирует на эту гирю для багажа. – Я бы дома его расписала и поставила тебе в кабинет. Будешь всегда помнить о нашем медовом месяце. А ещё нам надо купить сувениры родителям, сёстрам и Джеку. И Эдри тоже надо что-то привезти! Только вот что? Может, балдахин для кроватки или... Почему ты улыбаешься, эй?! – легонько пихаю мужчину в бок. – Что я не так сказала?!!

Что с мужчинами делает брак? Превращает их в безвольных и зависимых от своих супруг идиотов. Что с мужчинами делает счастливый брак? Превращает их в безвольных и зависимых от своих супруг влюблённых идиотов. Разница лишь в одном слове - но насколько весомое место оно занимает на чаше весов совместной жизни, скреплённой из двух независимых начал прохладными ободками обручальных колец. Ричард, пробурчав что-то на арабском да купив у местного торговца благоухающую мёдом пахлаву, завёрнутую в пакет, не сказал ни слова вопреки моим грандиозным планам на растраты теперь уже семейного бюджета. Аддерли и раньше позволял мне многочисленные покупки, с невероятным усилием закрывая глаза на залежи полезных ископаемых в виде всевозможных кедов и шнурков в шкафу для обуви. Снимая душ с крепления и сбивая шлангом с ванны многочисленные баночки-скляночки с недавно приобретёнными бальзамами для волос и многочисленными масками для волос, мужчина, выругнувшись, молча ставил их на место, не говоря мне ни слова. В очередной раз глядя на испорченные белые брюки, на которых красовалось размытое тёмное пятно от моих полинявших и спрятанных в карман стрингов, Тейлор, давясь от смеха, тащил меня в ближайший магазин нижнего белья, громогласно заявляя о том, что спонтанный секс в вечернем парке когда-нибудь погубит человечество к чертям собачьим. И сейчас, невзирая на сумасшедшие растраты на свадьбу и медовый месяц, мужчина позволял мне всё и, увлекая меня в сторону узенького переулка, шептал на ухо о том, что хотел бы ещё приобрести для своей красавицы-жены. При упоминании костюма для восточных танцев я невольно поперхнулась пахлавой, чем заслужила испуганный взгляд благоверного и мощный удар по лопаткам, который наверняка спас бы меня от неминуемой гибели. Все эти дни я искренне надеялась на то, что Рик не станет разбирать мои вещи и не наткнётся на уже приобретённый в одной восточной лавке Нью-Йорка расшитый бисером костюм. Собственно, в этом и заключался мой сюрприз: месяц до свадьбы прошёл не только в хлопотах насчёт выбора платья, букета и подвязки, но и в долгих и упорных занятиях с дочерью нашей соседки, жившей некоторое время в Марокко и научившейся танцу живота у самых умелых танцовщиц. В первые дни ощущая себя закостенелой на протяжении нескольких тысячелетий мумией, к началу августа я постепенно научилась владеть своим телом и теперь более всего на свете желала порадовать этим своего носатого шейха, сделавшего меня самой счастливой женщиной и матерью очаровательного малыша, по которому я безумно скучала. Но телефон у меня забрали, и поэтому, не имея возможности в очередной раз разбудить старшего брата поздним звонком, я лишь отмахнулась от Аддерли, всем своим видом выражая крайнюю степень удивления.

- Костюм? Для танцев? Любимый, я что, похожа на одалиску? - своровав из пакета кусочек золотистой пахлавы, пробормотала я, изо всех сил демонстрируя задетую невежеством добродетель. - У меня к тебе предложение получше: давай сэкономим на нём деньги, ведь даже если мы его и купим, то он просто пролежит на верхней полке в шкафу, а в конце концов мы подарим его невесте нашего Ри. Учти, через двадцать лет такие костюмы навряд ли будут в моде... О Боже, посмотри, какие кувшины! - завопила я, разглядев в толпе сидящих на земле женщин, торгующих глиняными изделиями. - Давай взглянем? Ты же переведёшь на арабский, если мне что-то понравится? А сколько это всё будет стоить в долларах? - вопросы так и сыпались из моих уст, и Тейлор, в надежде прекратить этот беспощадный поток, сметающий всё на своём пути, поспешно подвёл меня к кувшинам, терпеливо ожидая и продолжая есть пахлаву. Девушки и женщины, чьи лица были спрятаны за тёмным покровом чадры, наперебой предлагали мне свой товар, тараторя что-то на арабском, но я лишь отрицательно покачала головой, давая понять, что их слова представляют для меня лишь абракадабру, лишённую всякого смысла. Супруг поспешно бросился мне на выручку, и, поторговавшись в течение нескольких минут, мы всё же выбрали глиняный сувенир. Прижимая к себе кувшин, как по обыкновению ребёнок прижимает к себе любимую игрушку, я широко улыбалась, словно Аддерли позволил мне купить оригинал Джоконды.

- Думаю, мне нужно найти здесь специальные краски для глины... - я просвещала Тейлора насчёт своих планов, пока тот делал вид, что действительно понимает, о чём я говорю. - А потом в Нью-Йорке я разрисую его и покрою лаком. Лак не будем здесь покупать: я не знаю, есть ли он вообще здесь, а если и есть, то наверняка плохой. Знаешь, Рик, я нашла такой прекрасный магазинчик всего в двух шагах от нашей квартиры, - Аддерли закатил глаза, уже осознав, куда будут литься рекой доллары и центы, - там столько всего для рукоделия! И краски, и всевозможные лаки, и полимерная глина...

- Готовься. Сейчас тебя будут увешивать драгоценностями, - с улыбкой произнёс Тейлор, осторожно беря меня за плечи и поворачивая лицом к подошедшему арабу, держащему в руках лоток с драгоценностями. Нет, я воистину была самой странной девушкой, ибо никогда не любила столь чрезмерных растрат на блестящие побрякушки и поэтому не требовала от мужа неведомого клада из заморских стран. Самым главным сокровищем был он и наш сынишка, на втором месте - обручальное кольцо, повергавшее в шок всех моих подруг своей заоблачной ценой. Но, хочешь-не хочешь, а слушать мужа в медовый месяц всё же придётся. Незаметно наступив Рику на носок чёрных кедов, я, впрочем, поспешно прижалась к нему, стоило статному торговцу обратиться ко мне на отрывистом арабском. Чувствуя себя маленьким ребёнком, я спряталась за спину Аддерли, прижимая к себе кувшин, словно опасалась, что его могут забрать, но брюнет, усмехнувшись, перевёл мне слова араба, вызвавшие у меня снисходительное фырчание.

- Спорим, что он говорит это каждой второй женщине, чей муж, развесив уши, несомненно, захочет приобрести очередную безделицу за сумасшедшие деньги, - пожала плечами я, но всё же взглянула на поблёскивающие в лучах марокканского солнца золотые украшения. В глаза сразу бросилось колье с рубинами, идеально подходящее к моему кольцу и, конечно же, красному костюму для развратных танцев, которыми ещё предстоит сразить моего недалёкого супруга наповал. Я покраснела, словно варёный рак, едва торговец, проследивший за моим взглядом, указал Ричарду на колье и серьги, которые мне приглянулись. Я схватилась свободной рукой за футболку мужчины и постаралась оттащить его подальше, пока ещё несколько тысяч долларов не перекочевали в карман араба, но всё было бесполезным: шикнув в мою сторону, Тейлор выудил из кармана кошелёк и, отсчитав определённое количество шелестящих купюр, спрятал покупку в пакет, где уже лежали хна и басма.

- Это же слишком дорого! Вот на кой чёрт ты купил эту дребедень?! Ещё и за такую цену! А говорили, что в Марокко золото дешёвое, что его можно купить на несколько веков вперёд! - недовольно бурчала я, пока Аддерли, посмеиваясь над моей излишней бережливостью, вёл меня на рынок верблюдов. Нет, конечно же, мы не хотели приобрести себе питомца, но прокатиться на двугорбом сам Бог велел! Ну или Аллах - всё должно быть в марокканском стиле. Кроме моего способа оседлать верблюда. Едва не разбив при падении купленный несколькими минутами ранее кувшин, я всё же оседлала животное с помощью мужа и, вцепившись свободной рукой в сиденье, недовольно покосилась на Рика.

- И ты привёл меня сюда ради того, чтобы я упала на задницу и наслаждалась ароматом верблюжьего навоза? - процедила сквозь зубы я. Расстроенный взгляд мужчины заставил моё сердце сжаться: я не хотела доводить его до белого каления, но для того, чтобы мой сюрприз чувствовался более весомым, мне нужно было немного раззадорить супруга. Мысленно ругая себя за такое поведение, я фыркнула и скорее отвернулась от Аддерли, дабы подавить в себе желание зацеловать его до смерти в качестве извинения.

Безжалостно палящее солнце кутается в невесомую чадру облаков, вынуждая нас отбрасывать на бархатно-золотистый песок причудливо изогнутые тени. Верблюд, временно арендованный для прогулки, степенно ступает по горячим крупицам своими мягкими подушечками лап, покачиваясь из стороны в сторону подобно величественному кораблю. Я боюсь упасть, не удержавшись в причудливом седле, но Ричард крепко прижимает меня к себе, вовсе не обижаясь на мои язвительные комментарии, хотя в прежние дни он бы наверняка устроил громогласный скандал и по окончании ушёл бы в свой кабинет предаваться мыслям о том, какого дьявола, собственно, он вообще женился. Но сейчас, шепча будоражащие воображение словечки и легонько прикусывая мочку уха, мужчина более напоминает счастливого идиота, нежели грозную и обидчивую главу семейства. Прежде меня это, несомненно, порадовало бы, но сейчас мои планы были кардинально противоположными. Мне хотелось довести супруга до белого каления, дабы после возвращения в отель преподнести мой сюрприз в более выгодном и изысканном свете. Конечно, я была уверена в том, что он и так оценил бы мои старания, но отчего-то не желала отступаться от задуманного. Изо всех сил сдерживаясь от того, чтобы ни единым вздохом, ни единым звуком не выдать нарастающую волну возбуждения, фыркаю как можно презрительнее и недовольно передёргиваю плечами, словно не хочу, чтобы ко мне прикасались столь развязно. Аддерли воспринимает всё как очередную игру с многообещающим продолжением и оттого лишь нежнее проводит линию поцелуев вдоль шеи, слегка прикусывая нежную кожу. Дьявол, прекрати же! Рик давным-давно изучил каждый миллиметр моего тела, и оттого каждое его прикосновение, будучи то робким и невесомым, то настойчивым и откровенным, отдавалось в теле лёгкой и приятной дрожью. Я искренне надеялась на то, что мужчина этого не замечает, и оттого с новой силой начала выкручиваться из его объятий, недовольно шипя, словно рассерженная кошка, которой наступили на хвост.

- Ричард, перестань! – археолог вздрагивает, зная, что я называю его полным именем по обыкновению лишь в минуты крайней степени раздражения или злости. – Я же сказала, по-моему. Раз уж прогулка на верблюдах настолько хреновая, то позволь хотя бы полюбоваться этим роскошным однообразным пейзажем, - о да, сарказм в моём голосе просто зашкаливает – на радость мне и в обиду моему дражайшему мужу, - без очередных посягательств в мой адрес. Это несерьёзно. У тебя что, свербит в одном месте, словно у озабоченного малолетки? Надоел.

Мужчина даже не догадывается, насколько тяжело говорить подобные слова, когда внутри всё клокочет от неукротимой любви и страсти к этому вспыльчивому строптивцу. Моё сердце невольно сжимается, когда Рик смотрит на меня сначала с болью, затем – с разочарованием, а в конце весь поток эмоций сливается, как капельки ртути, лишь в одну – в жгучую ярость, которой не видно ни конца, ни края. Археолог резко бьёт верблюда пятками в бока, видимо, уже не особо переживая по поводу того, что я могу не удержаться в седле, а потом – и не сосчитать кости, сидя пятой точкой на каком-нибудь бархане. Романтическая прогулка подошла к концу, что, конечно же, меня радует. Остаётся лишь надеяться, что завтра мне удастся уговорить Аддерли на повторный урок верховой езды на кораблях пустыни, потому что, если быть откровенной, мне действительно понравилось. В этом было нечто манящее и упоительное; бескрайняя пустыня, расстилающаяся перед глазами, вызывало в груди чувство свободы и осознание того, что весь мир принадлежит только нам двоим. И никому больше. Ричард легко спрыгивает со спины двугорбого, но даже не смотрит в мою сторону, поспешно направляясь в сторону тенистых улочек, дабы поймать такси. Не без труда спустившись следом за ним и чуть не разбив кувшин во второй раз, поспешно семеню ногами за брюнетом, опасаясь остаться одной в городе, где никто не поймёт, что ты говоришь и о чём ты просишь. Канареечно-жёлтое такси, наконец, притормаживает у обочины, и мне выпадает уникальная возможность наблюдать за тем, как супруг демонстративно садится рядом с водителем, едва умещая свои длинные ноги в небольшое пространство между приборной панелью автомобиля и кожаной кромкой сиденья. Едва сдерживая улыбку, занимаю место за ним и тотчас выуживаю из маленького клатча через плечо mp3-плеер и наушники. Раз уж действовать на нервы – так до конца и всеми способами. Благодаря плохой звукоизоляции  мужчина отлично слышит дикие вопли рокеров-металлистов у меня в наушниках, а дополнительный фон ему создаёт ритмичное постукивание моей ноги о сиденье в такт любимым песням, от которых у Аддерли вянут уши. В буквальном смысле. Взгляд, который тот бросает в небольшое зеркальце, неподражаем. Могу себе представить, о чём он думает в данный момент, и довольно ухмыляюсь: мой план удался! Брюнет выуживает из одного из пакетов остатки рахат-лукума, и я наглейшим образом, перебросив руку через спинку сиденья, ворую у него пару-тройку кусочков восточной сладости. Уверена, что мысленно Ричард желает мне подавиться как можно скорее, но нет, так рано вдовцом он не станет. Я просто не позволю другим женщинам позариться на святое – на нос! Он принадлежит только мне, но я никогда не буду говорить об этом вслух, дабы этим не ограничивать свободу, которую я так торжественно обещала Аддерли перед свадьбой. Такси останавливается перед отелем, громко скрежеща всеми деталями так, словно сейчас развалится прямо под нами. У Рика нет настроения даже поторговаться с водителем, и оттого он молча суёт арабу доллары и открывает дверцу автомобиля, сгребая за собой все пакеты с сувенирами. Брюнет всё так же, как и прежде, старательно игнорирует меня, и даже пустой лифт, который любезно предоставляет нам возможность заключить друг друга в страстные объятия, никоим образом не умаляет его обиды. Ричард молча открывает дверь гостиничного номера, бросает сувениры в ближайшее плетёное кресло и идёт в душ, чтобы освежиться… О да, я надеюсь, что только для того, чтобы освежиться и привести свои мысли в порядок. Мне бы тоже не мешало это сделать, но пока что я бережно разбираю купленные вещи, не удержавшись от того, чтобы не полюбоваться снова восхитительным колье, на которое мужчина выбросил столько денег. Оно мне пригодится, и поэтому я отношу драгоценность в спальню и прячу в оккупированный мной ящик небольшого резного столика с зеркалом. На кровати стоит огромный поднос с пахлавой и прочими восточными сладостями, которые, видимо, прилагаются к этому номеру для того, чтобы порадовать гостей. Что же, весьма предусмотрительно. Осторожно вытаскиваю снизу самый большой кусок присыпанного сахарной пудрой рахат-лукума и запихиваю его в рот. Очень поспешно. Потому что в спальню заходит Ричард в своих любимых растянутых джинсах, в которых он часто был, когда я безутешно пыталась научить его рисовать, и белой футболке, что, прилипая к влажному телу, наиболее выгодно подчёркивает рельефные мускулы. Я невольно сглатываю слюну и тотчас отвожу взгляд, словно меня это никоим образом не волнует. Аддерли переставляет поднос со сладостями на прикроватный столик и стягивает с кровати огромное покрывало, а вместе с ней – и подушку. Что происходит?

- Я буду спать в гостиной, - буркает мужчина и, не глядя на меня, выходит из комнаты, демонстративно захлопнув дверь. Утютю, какие мы грозные. Тихо хихикаю и, выудив из чемодана махровое полотенце, иду в ванную комнату, дабы привести себя в порядок и отделаться от неприятных запахов. Горячая вода успокаивает и побуждает к дальнейшим действиям. Методично высушиваю пряди волос, накручивая каждую из них на огромную расчёску, после чего, накинув шёлковый халатик на обнажённое тело, возвращаюсь в спальню. Поднос попадается на глаза весьма кстати, и я осторожно беру его в руки, шаг за шагом следуя в огромную гостиную. С экрана телевизора ведущий крякает что-то на арабском, а Рик похрапывает на диване, завёрнутый в покрывало-хиджаб. Поджимаю губы, дабы не засмеяться в очередной раз, и безжалостно пинаю свисающие с дивана ноги мужчины. Тот просыпается (или делает вид, что просыпается) и недовольным взглядом прожигает меня насквозь. Напускаю на себя глубокое раскаяние и присаживаюсь на пол рядом с Аддерли, гордо восседающим на подушках, словно шейх.

- Господин не желает отведать сладостей восточных? – очаровательно опустив взгляд в пол, произношу я. Реакция супруга и его шокированное лицо неподражаемы. Он настороженно берёт с подноса пахлаву и подозрительно на неё косится, словно хочет найти доказательства того, что я всё же решила его отравить. Не найдя подобных, Ричард всё же кладёт кусочек пахлавы в рот, медленно разжёвывая. Вкусно. Я уверена, что очень вкусно. И ещё уверена в том, что в своих мыслях он давно уже представил меня в образе наложницы, которой, впрочем, я никогда для него не стану. Знал бы он, как ошибается! Знал бы, с каким чувством невыразимого блаженства он будет вспоминать медовый месяц после возвращения в Нью-Йорк! Пока что это неведомо археологу, и оттого он, неучтиво буркнув что-то в ответ, снова ложится на диван, накрываясь с головой. Ставлю поднос на журнальный столик и стремительно возвращаюсь в спальню, дабы подготовиться к последнему номеру сегодняшнего представления. Аккуратно подвожу глаза чёрными, словно уголь, стрелками и начёсываю локоны у самых корней, чтобы они казались более пышными. На самом дне чемодана лежит мой вожделенный костюм для танцев – и хвала Аллаху, что на нём не так много монеток, звон которых может привлечь ненужное внимание Аддерли. Примеряю на себя новый образ одалиски и, поправив на руках шифоновые «крылья», с восхищением смотрю в зеркало на своё отражение. Чёрт возьми, если после такого Рик даже не удосужится привязать меня к кровати, я громогласно объявлю его ханжой и импотентом! Достаю из чемодана купленное в Париже шампанское и штопор. Золотистая жидкость искрится в прозрачных бокалах, которые я ставлю на прикроватный столик. Всё готово. Невольно вздрагиваю от волнения и предвкушения того, что меня ждёт за дверью. Пора идти. Хайди, будь мужиком! Прокрадываюсь в гостиную и, вставив в магнитофон привезённый из дома диск, выбираю нужную композицию. Восточная мелодия неожиданно пронзает тишину, от чего Ричард едва не падает с дивана из-за испуга и, недовольно высунув из-за спинки лохматую голову, косится на внезапно заигравшую технику. Кажется, весь мир ополчился против него… Кроме меня, конечно же. Я всегда буду на его стороне. Забегаю в гостиную через дверной проём, сжимая в руках стыренную со стены коридора саблю, и призывно улыбаюсь, ритмично двигаясь под музыку. Глаза мужчины округляются, а очаровательные брови домиком неумолимо ползут вверх. Теперь главное – не сбиться с ритма и доставить Аддерли ни с чем не сравнимое эстетическое наслаждение. Несомненно, он не раз представлял меня в подобных откровенных одеждах, но никогда не упоминал об этом. Что же, все мечты имеют тенденцию однажды сбываться, в самый непредсказуемый, но оттого не менее волшебный момент.

Сангиновые волны мягкого, словно лепестки дамасских роз, шифона плавно следуют за отточенными до невозможности движениями, отчего моя фигура видится в неком полупрозрачном ореоле – подобно ангелу, что, спустившись с прохладных небес на землю, ослепляет своим слабым, но осязаемым в глубине души светом. Каскады бисерных нитей сияют подобно редчайшим драгоценным камням и лишь сильнее приковывают внимание Ричарда, который, удивлённо приоткрыв рот, задаётся риторическим вопросом. Ответом на него служит мой сумбурный и неожиданный танец – тот подарок, который я готовила с величайшим усердием на протяжении нескольких недель, невзирая на тянущую боль в пояснице и капризного принца, который то и дело требовал материнского внимания посредством тихого хныканья или тихих смешков, причину которых так хотелось узнать. Мои ноги дрожали, словно задеваемые нежными руками утреннего ветерка стебельки изумрудной травы; с каждым мгновением на языке всё сильнее чувствовался маслянисто-горький привкус страха испортить всё, что я с таким трепетом желала воплотить в реальность. Клочок свободного пространства между диваном и креслом казался мне до безумия незначительным, и оттого я, дерзко приподняв ногу с вытянутым носком и невольно округлив приятную округлость голени и лукаво выглядывающее бедро, сбросила ею с журнального столика массивную деревянную шкатулку, которая, приоткрывшись, извергнула из себя россыпь изящных шахматных фигур из слоновой кости. Короля и туру, что по неведомой мне причине стояли на столе рядом, постигла та же участь: без сожаления столкнув их к остальным, я лихо запрыгнула на стол, искренне надеясь, что его ножки не сломаются под тяжестью моего тела. Осторожно кружась в центре, упоительно вихляя бёдрами, выгибаясь дугой навстречу сидящему на диване мужчине, я, казалось, и сама начинаю чувствовать, как нервы и кровеносные сосуды затягивались в тугой узел возбуждения, что неистово пульсировал подобно второму сердцу. Казалось, что и я наблюдаю со стороны за восточным танцем, который априори является загадочным и удивительным, пластичным и женственным, сексуальным в какой-то особенной ипостаси. И, что самое главное, он сводит мужчин с ума. Я хотела свести Ричарда с ума, хотела заставить его почувствовать непреодолимое желание овладеть мной, хотела, чтобы он сделал это, разрушив все призрачные границы, что прежде были возведены лишь по моей причине. Ранее я была подвержена распространённым стереотипам, что въедались в моё сознание ядовитыми щупальцами, но в тот день, когда Аддерли, встав на одно колено, с искренней надеждой на “Да”, вымолвленное дрожащим голосом, предложил мне стать его женой, я поняла одну простую истину, что прежде ускользала подобно дивной красоты мотыльку: если ты в действительности чувствуешь любовь к человеку, ты сделаешь всё ради того, чтобы он был счастливым. Ричард пожертвовал свободой, которую прежде ценил превыше всех земных благ, для того, чтобы быть рядом со мной и с сыном, чьего появления на свет он прежде не желал. Этот танец и последующее пикантное продолжение – лишь малая часть того, что мне стоило бы ему подарить. Аддерли заслуживал лучшей в мире женщины – и я должна была ею стать. Эта мысль навязчиво маячила перед глазами невесомой дымкой и сейчас, когда я, осторожно соскочив со столика,  танцующим шагом приблизилась к мужчине и вызывающе забросила на его шею платок, после чего вновь изящно изогнулась и резким движением взметнула лёгкую шифоновую ткань вверх, взлохматив и без того непослушную тёмную шевелюру Ричарда. Тот следил за каждым моим движением и, казалось, не мог поверить своему счастью: вместо маленькой колючки, что прежде брезгливо уворачивалась от его развязных прикосновений, перед ним предстала истинная одалиска, что лишь изящным движением тела, прожигающим насквозь взглядом и мягкой копной густых волос вызывает неистовое пламя в груди, что превращает рёбра в обгоревшие сухие ветви, а сердце – в полупрозрачную лужицу. Взяв мужчину за руку, веду его в спальню, где сквозь плотную ткань занавесок едва пробиваются лучи заходящего солнца. Аддерли покорно следует за мной, словно тень, и не выказывает ни единого сопротивления, когда я, забросив за его спину муляж сабли, кружу его в своеобразной петле, а затем подталкиваю его в сторону огромного ложа, на котором нам предназначено предаться инстинктам, до умопомрачения кусая губы и прижимаясь обнажёнными телами с такой силой, словно более всего на свете жаждем слиться в единое целое. Археолог буквально пожирает меня взглядом; и куда девалась его обида, которую он столь уверенно демонстрировал минутой ранее?.. Повернувшись к нему спиной, отклоняюсь назад и, встретившись с брюнетом глазами, лукаво улыбаюсь, не без триумфа наблюдая за пляшущими в них искорками неукротимой страсти. Нежно провожу руками по его лицу и, когда Ричард невольно подаётся им навстречу, проказливо отпрыгиваю прочь и спустя мгновение снова приближаюсь к нему. Мужчина тянется к моим губам, желая слиться со мной в необузданном поцелуе, но я неожиданно поднимаю саблю, которая становится нежеланным препятствием для нас обоих, хоть я и тщательным образом стремлюсь это скрыть. Из приоткрытого рта срывается шелестящий шёпот, который слышен даже через пелену громкой музыки:
- Нет.

- Хайди, - в голосе супруга слышится предостережение, за которым обычно может последовать приятная кара за непослушание и своенравие. В ответ я лишь улыбаюсь, медленно отходя от кровати и не прекращая танец ни на мгновение.

- Наложница вознаградит Ваше ожидание, господин, - как можно более томным голосом отвечаю я. – Проявите немного терпения по отношению к ней…

Эта игра увлекает меня с новой силой, когда я, отложив в сторону саблю, отталкиваю вытянутым носком Аддерли спиной на кровать и запрыгиваю на неё, продолжая танцевать в паре миллиметров от его лица. Брюнет осторожно прикасается к моей голени, а затем настойчиво ласкает её, когда осознаёт, что в этот раз я не убегу от него – по крайней мере, в настоящий момент. Момент, который столь же стремительно заканчивается, когда я спрыгиваю с кровати и, пританцовывая, отхожу к приоткрытой двери, продолжая манить Ричарда мягкими движениями и искренне удивляясь его самообладанию, которое трещит по швам, о чём свидетельствует вкрадчиво ползущая к паху его рука. Музыка постепенно стихает, и я, коварно выглянув из-за дверного проёма в коридоре, где скрылась мгновением позже, делаю несколько медленных шагов в направлении прикроватного столика. Казалось, Аддерли не заметил стоящие бокалы с шампанским и оттого нахмуренно смотрит на них, словно вновь видит некий подвох в происходящем. Успокаиваю его ласковой улыбкой и тёплым прикосновением ладони к шершавой щеке.

- Те… Вам следует выпить, - поспешно одёргиваю себя я, не желая выходить из роли, которая даётся мне с такой лёгкостью и упоением. – Пейте медленно, дабы хорошо распробовать напиток и то, чем наложница хочет Вас удивить.

Аддерли послушно берёт бокал из моих рук и делает глоток, едва не закашлявшись, когда я, стараясь не расплескать шампанское наружу, опускаюсь перед ним на колени и тянусь свободной рукой к его ширинке, расстёгивая пуговицу, с изысканной медлительностью опуская вниз бегунок “молнии” и прикасаясь к возбуждённому члену через плотную ткань нижнего белья, а после и вовсе бесстыдно преодолевая эту преграду. Мужчина делает резкий вдох, когда чувствует прикосновение моих нежных пальчиков, и затем медленно выдыхает, пригубив в очередной раз золотистую жидкость. Набираю в рот немного шампанского и, прежде чем Ричард догадывается о моих намерениях, наклоняюсь ниже и чувственно обхватываю губами самую сокровенную часть его тела. Крошечные пузырьки вкупе с приятной прохладой оказывают неповторимый эффект: брюнет, слегка дёрнувшись, издаёт сдавленный стон, более напоминающий тихое рычание потревоженного зверя. От этого эротичного до невозможности звука я вторю ему в ответ томным вздохом, плавными движениями лаская супруга губами и нежными прикосновениями руки. Шампанское постепенно теплеет, и я, сделав вынужденный глоток, отстраняюсь от мужчины. Похабно облизнув верхнюю губу и вновь отпив из бокала, возвращаюсь к предыдущему действию, что исполнено тягостной неги и значительной доли откровенности. Золотистые бусинки шампанского стекают по члену, и я ловко слизываю их языком, прикасаюсь к влажной коже губами, ласкаю её осторожными и почти невесомыми прикосновениями пальцев, не без упоения слыша всё более и более громкие вздохи Аддерли, сквозь пелену которых порой прорывается сдержанный стон. И снова… И снова… И снова… Ричард одним глотком осушает свой бокал и, поставив его на пол, с наслаждением зарывается пальцами в мои волосы, осторожно сжимая их в расхлябанном пучке и заботливо убирая выбившиеся пряди. Я знаю, что так долго продолжаться не может, что всё может закончиться, не успев начаться, и оттого, расправившись с последним глотком шампанского, забираюсь к археологу на руки, чувствуя себя счастливой при виде его ошалевшего вида и благодарной улыбки. Шифоновый подол юбки задирается достаточно высоко, чтобы обнажить уютную ложбинку между бёдер, но я оттягиваю момент прелюбодеяния, с трепетом целуя подбородок и шею Аддерли, спускаясь к его очерченным ключицам и медленно поднимаясь вверх, к трепещущей на шее жилке.

- Ваша наложница, - выдыхаю заветные слова на ухо брюнета, чувствуя, как по его телу пробегает волна лёгкой дрожи, - желает, чтобы Вы, наконец, сделали то, о чём так давно мечтали… - ласково обхватив руками запястья Ричарда, кладу его ладони себе на бёдра, многозначительно опуская взгляд и ёрзая на руках супруга. Археолог недоверчиво смотрит – в который раз! – на меня, не желая признавать то, что прежде строптивая и непреклонная я, наконец, решила воплотить в реальность самые сокровенные эротические фантазии. – Не бойтесь, - произношу я в нескольких миллиметрах от губ Аддерли, не в силах сдерживать накатывающее волнами возбуждения. – Сегодня я Ваша... Прошу, не медлите… господин, - осторожно прикусываю мочку уха мужчины, отчаянно прижимаясь к его груди, - иначе мы сойдём с ума. Я хочу Вас. Не мучайте ни меня, ни себя… Пожалуйста… - нежный шёпот плавно вливается в симфонию медленного восточного мотива, что доносится из гостиной. Последнее, что врезается в мою память, – поцелуй, подаренный мне мужчиной, которого я люблю более всего на свете; после – лишь всепоглощающее тепло и желание насытиться им до последней капли…

Столь дивное по красоте явление, как закат уходящего дня, приобретает особый оттенок и приятное послевкусие, если встречаешь его в объятиях любимого человека, сравнимых по своей обжигающей силе лишь с багровым диском распалённого солнца, что ласкает чувственными касаниями невидимой руки далёкую линию горизонта. Та прогибается навстречу, без единого колебания обнажая перед небесным светилом песчаные холмы бескрайних пустынь, остроконечные пики дворцовых руин, взбитые перины высоких пальм, которые отчётливо выделяются из песчаной монотонности марокканского пейзажа. Впрочем, и в этом однообразии есть своё упоительное изящество, что способно пленить сердце раз и навсегда, отстранив тем самым прежние идеалы на второй план – менее значительный, но всё ещё дающий о себе знать редкими вспышками воспоминаний. И моя душа, покорно сложив оружие у ворот сердца Магриба*, аналогичным образом признала его власть над собой – так корабль пустыни, прежде степенный и горделивый, почтительно склоняет голову перед облачённым в просторные одеяния бедуином. Лишь ступив на эту благословенную самим Аллахом землю, я впервые прониклась пониманием к Ричарду касательно его искреннего восхищения этим заветным городом: прежде я относилась к этому со снисхождением, которое по обыкновению проявляют по отношению к детям, которые более всего на свете мечтают одержать верх над взрослыми. Мой несносный мужчина; мой дьявол во плоти, от которого нет спасения ни в одной точке земного шара. Его шёпот звучит подобно самой дивной мелодии; его настойчивые поцелуи обжигают, словно раскалённое добела солнце; его руки властно отталкивают меня прочь, на мягкое ложе, и тотчас впиваются в моё тело, как стальные тиски, оставляя на белом полотне кожи красноватые следы. Они горят, распускаясь диковинными цветами, проникают в самую глубь, скользят языками пламени по сплетениям мышц и нервов, наигрывают allegro на костях, словно на одном из музыкальных инструментов, – легко, непринуждённо, но в то же время с притягательной виртуозностью. Ни один язык мира не сможет воспеть истинную глубину эмоций, которые обуревают мной, едва я с покорной готовностью прижимаюсь к телу Аддерли, отвечаю на его требовательные поцелуи со всей страстью, которую только могу испытывать, с ненасытностью поглаживаю руками его обнажённую широкую спину, ногтями оставляя на ней красноватые метки в виде полос. Они – свидетельство нашей любви, они – Библия моего тщеславия. Созерцаешь ли ты это, о цветущая Афродита? Наслаждаешься ли этим вместе с нами, о прекрасная Клиодна? Испытываешь ли ты усиливающуюся с каждым мгновением горечь зависти, о светлоокая Хатор**? Этот мужчина принадлежит мне – всецело, бесповоротно, неудержимо. Мне, а не вам. Этот мужчина целует только мои губы, ласкает только моё тело, овладевает только мной в столь излюбленной нами обоими манере. Он мой. Простая аксиома из двух слов, которая значит для меня больше, чем сокровища всех затонувших кораблей мира. Более всего на свете хочется кричать об этом, взметнувшись в небеса огненным фениксом. Более всего на свете хочется чувствовать всю одержимость триумфа лишь по той причине, что в объятиях мужа я чувствую себя одной из богинь. Я ощущаю себя верховной жрицей, что без единого колебания руководит судьбами многих людей, вверяя свою собственную лишь в сильные руки того, кто способен удержать, покорить её себе. Имя Ричарда всё ещё не остывает на моих иссохших от поцелуев губах; я повторяю его, словно благозвучную молитву, подаваясь навстречу рукам, которые нетерпеливо срывают с меня одежду. Будоражащий холодок пояска с монетками неожиданно обжигает мою обнажённую кожу, отмечая мелодичным звоном малейшее движение, более напоминающее судорогу. Веки тяжелеют, словно налитые свинцом, и смыкаются с упоительной медлительностью, которая напоминает исступлённую негу. Став на мгновение слепой, я всё ещё продолжаю видеть возлюбленного – так, словно его образ навечно отпечатался на тонкой трепещущей коже. Я могла бы воспроизвести по памяти каждую черту внешности археолога, что была изучена мной с трепетом и любовью. Забывая о многих памятных датах, предстоящих планах и событиях, я, впрочем, без единой ошибки могла описать каждый миллиметр тела моего мужчины. Мне вспомнились бледная нить шрама, приобретённого, несомненно, в одной из многочисленных экспедиций, россыпь небольших родинок шоколадного оттенка – на правом плече, шее, рёбрах с правой стороны, весьма большое и притягательное пятнышко в области паха, которое никогда не ускользало от моих ласковых губ. Я была одержима брюнетом, но находила в этом наивысшую благодать. Что может быть сладостнее его поцелуев, которые по утрам всегда становились более нежными и робкими, словно незатейливые касания летнего ветерка? Что может быть теплее его рук, которыми Аддерли согревал меня в прохладное время года, которыми он надевал на меня забавную шапку с ушками в морозный день, которыми готовил мне восхитительные блюда, напоминающие пищу богов? Что может быть лучше, чем он сам? Почувствовав игривый укус мужчины на своих рёбрах, я тихо зашипела; словно отвечая на этот звук, Рик резким движением вынудил меня обвить ногами его талию, прижиматься к нему всем телом и получать в ответ лишь целомудренные, но оттого не менее настойчивые прикосновения. Я сходила с ума от этого ощущения недосказанности, дрожала от нетерпения, сумбурно металась на изломанной сгибами постели и позволяла чувственным вздохам сорваться с губ. Но мужчина не торопился, искренне наслаждаясь происходящим. Искренне наслаждаясь моим нарастающим безумием, причиной которого всегда был он и только он.

– А, может?.. – едва я, приподнявшись на локтях, сочла уместным подтолкнуть Ричарда к более решительным действием, как он без единого колебания припечатал меня вновь к нашему ложу властным поцелуем, тем самым оставляя за собой право последним произнести решающее слово. Мне осталось лишь всецело отдаться ему, надеясь на его благосклонность и темпераментность, ввиду которых брюнет нередко не мог сдержать себя; сладострастная пытка, предназначенная для меня, в конечном итоге всегда оборачивалась против него самого. Ещё мгновение – и я вскрикиваю от наслаждения, наконец, ощутив в себе долгожданное присутствие возлюбленного. Мои стоны сливаются в единую симфонию со вздохами Аддерли, так и оставшись запечатлёнными на наших губах, что более всего на свете не желают завершения чувственного и слегка грубого поцелуя. Звон пояска, усиливающийся с каждым мгновением, придаёт изысканную изюминку, лаская слух обоих, вспенивая и без того бурлящую страсть, которой мы делимся друг с другом, словно она – всё, что осталось у нас. Крохотные монетки, подпрыгивающие в дикарском танце на моей коже, постепенно нагреваются; вскоре их прикосновения кажутся мне выплесками раскалённой лавы, от жара которых я лишь громче стону, лишь с большим остервенением впиваюсь ноготками в тело любимого мужчины. Но если прежде я насыщалась столь упоительными и откровенными ласками в полной мере, то сейчас я желала большего, о чём не переставала молить супруга во время непродолжительных перерывов между поцелуями. Мне хотелось принадлежать ему сполна; мне хотелось, чтобы он, наконец, испил меня всю, до последней капли, вопреки прежним препятствиям, которые я возводила по причине собственной глупости, что, собственно, не является чем-то из ряда вон выходящим. Ричард, не сводя с меня пристального взгляда, отстраняется, чем невольно зарождает в моей душе безосновательный страх. Неужели моя излишняя напористость кажется ему ярким свидетельством моего недоверия? Неужели археолог хотел сделать этот момент особенным для нас обоих, а я развеяла его иллюзии своей нетерпеливостью? Едва нахожу в себе силы приподняться и поскорее привлечь любимого обратно, в любящие объятия, как тот, настойчиво удержав моё юркое тельце в прежнем положении, ласково переворачивает меня на живот. Чувствую, как его пальцы осторожно зарываются во взмокшие пряди на затылке, и выдыхаю сквозь стиснутые зубы; до невозможного интимный поцелуй в разгорячённое плечо вынуждает моё сердце сделать мёртвую петлю, словно пикирующий вниз сокол.

– Ты на самом деле хочешь этого? – до моих ушей доносится тихий шёпот, в котором я различаю лёгкое недоверие и надежду на положительный ответ. Расслабленно выдыхаю и, улыбнувшись, ловко переворачиваюсь на спину, внимательно глядя на Аддерли, желая выискать в его сверкающих, словно два изумруда, глазах причину столь непредсказуемого поведения.

– Да... – застыв в нескольких миллиметрах от приоткрытых губ брюнета, выдыхаю я, предоставляя ему возможность почувствовать вкус моего горячего дыхания. – А ты?.. Может, тебя следует немного подбодрить... господин? – прижав руку ко рту, посмеиваюсь я, на мгновение вспомнив, какая чувственная и сексуальная игра положила начало не менее чувственному вечеру. – Я очень хочу этого... – привстав на колени, привлекаю Рика в любящие объятия, игриво покусывая трепещущую на шее жилку. – Я думаю, ты сам почувствовал это мгновением ранее...

Я принадлежу тебе. Почувствуй же это, любовь моя. Мои руки становятся чересчур развязными, касаясь твоего тела – такого желанного, такого родного, такого манящего, такого притягательного. Губы превращают его в холст художника, проводя влажные линии поцелуев, запечатлевая хаотично разбросанные кляксы засосов, которые ввиду контраста с бледной кожей смотрятся дерзко и эротично. Это зрелище возбуждает меня с такой силой, что я вновь, склонившись перед Аддерли и застыв в весьма вызывающей позе, обхватываю член мужчины губами, не без триумфального чувства слыша, как дыхание Ричарда учащается, а сердце начинает трепетать в своём телесном сосуде с большим ожесточением. Это подстёгивает меня и приносит не меньшее удовольствие, нежели брюнету. Нежно и осторожно надавливаю на возбуждённую плоть зубками и чувствую, как напрягается возлюбленный под моими ласками, которые зарождают в его душе определённые подозрения. Напрасно. В моих повторяющихся укусах нет ни капли жестокости – лишь трепет и любовь, приправленные нотками животной страсти, которую я, впрочем, стараюсь сдержать, дабы случайно не причинить мужу неприятную боль. Чаша его терпения переполнена; наконец, он находит в себе силы отстранить и тотчас подмять под себя моё тело, которое не выказывает ни единого знака протеста. Единственное, что имеет значение в настоящий момент, – это ночь, которая наверняка запомнится нам обоим. Единственное, что имеет значение всегда, – это ты, Ричард.

Помни об этом.

* Сердце Магриба - одно из названий Феса.
** Афродита, Клиодна, Хатор - богини любви различных мифологий.