CIGARETTES AFTER SEX - AFFECTION
31 ОКТЯБРЯ 2009 ГОДА; ВЕЧЕР ПЕРЕД ХЕЛЛОУИНОМ

I think of you,
I want you too

Я и Джессика всегда очень много говорили. Мы переписывались ночи напролет по смс, болтали бесконечными часами по телефону и почти не умолкали в перерывах между сексом. Мы могли поговорить обо всем на свете. Я удивлялся каждый раз тому, что даже на темы, в которых Джессика не блистала обширными знаниями, у нее всегда находилось свое мнение. Твердое и непоколебимое, как сама ее натура. Там, где я мог только молча предаться мыслям или послушать собеседника, Джессика свободно высказывала свою точку зрения, ни чуть не смущаясь, даже если та оказывалась неправильной. Она не отрицала того, что может ошибаться, или что однажды, возможно, что лично мне казалось нереальным, она ее переменит, но и не думала отказываться от своих мыслей. Ни раз я слышал от нее, что иметь свое мнение - очень важно. Любая точка зрения в том или ином вопросе - это лучик личности, отражающийся от блестящей и прозрачной материи мира. Точка зрения - это всегда грань сути человека, говорящая о нем очень многое. Джессика уделяла внимание и смыслу, заключенному в суждении человека, и той форме, в которой он преподносил ее другим людям, и даже тому, как он отстаивал или сдавал позиции на его счет в споре. По словам моей любовницы, она ни черта не разбиралась в людях, а потому пыталась понять их нутро через каждую деталь, позволенную ими увидеть ее глазам. Ее святая вера в собственное непонимание человеческой природы казалась мне абсолютно абсурдной, но я умалчивал об этом. Не смотря на то, что общение с Джессикой представляло для меня невероятное блаженство, я многого ей не говорил из-за страха. В той же мере, в какой она вызывала у меня восхищение, она вызывала и молчаливый ужас. Я боялся ей показаться глупым и вместе с тем боялся, что даже если не так, по таким вот деталям она сможет меня понять всецело, как никогда не смогу понять ее я, и тот душевный мир, каким я обладал, все равно ей не понравится, ее разочарует и навсегда лишит меня ее присутствия рядом. Я очень боялся ее потерять.
Джессика происходила из того рода женщин, которые всегда остаются не прирученными. Даже если спишь с ними на протяжении долгих лет, даже если они ничего от тебя не скрывают, даже если они говорят "да" у алтаря и затем никогда не дают повода в себе сомневаться, по их же словам отдают себя полностью и всецело принадлежат, в отношениях с ними мужчину, по крайней мере за редким исключением, никогда не отпускает ощущение, что они легко могут ускользнуть, внезапно исчезнуть, как предрассветная дымка, как аромат кофе, выпитого с утра. Во всяком случае рядом с Джессикой я ощущал себя именно так. Она не говорила, как ныне многие женщины, что-то вроде того, что ее трудно найти и легко потерять. Она вообще не отличалась склонностью разыгрывать из себя драгоценный приз, за который надо бороться, рвя всех в клочья, а потом крепко держать в когтях, не подпуская к ошалевшим, алчным соперникам. Себя она преподносила, как самую обыкновенную женщину, коей я никогда ее не видел. В простоте своего поведения, приправленного самой малой долей филигранного кокетства, она обладала бесконечной глубинной красотой души и ума. Как никакую другую женщину, я бы не стесняясь окрестил ее личность, как истинную la femme fatale.
Распахнув окно, облаченная в длинный халат на голое тело, в котором я видел ее только в такие вот моменты, она молча курила, глядя на покрывающийся ночной тьмой город. В преддверии Хэллоуина он ликовал больше обычного, но не мог нарушить молчаливого покоя, который создался в нашем маленьком убежище в ее квартире. Волнообразный табачный дымок целовал ее губы и пальцы, когда она подносила ко рту сигарету. В темноте спальни, освещенная лишь блеклым свечением улицы, Джессика казалась мне призрачным видением. Эта женщина отличалась серьезностью и в некоторой степени меланхоличностью, в такие мгновения, как сейчас, мне виделась в приподнятом профиле ее лица даже глубокая трагедия, которую она редко выставляла напоказ. Лежа в постели, прикрытый тонкой простыней, которую мы вышвырнули с нашего ложа в порыве страсти, я с наслаждением рассматривал ее безо всякой преграды. Как обычно, Джессика о чем-то задумалась.
- Ты не думаешь, хотя бы иногда? - Я повернулся на бок, подпирая голову рукой. Она взглянула на меня, насмешливо улыбаясь, и ответила, красиво льстя моему самолюбию: - Только, когда мы занимаемся сексом.
Умению Джессики делать комплименты стоило бы поучиться и в первую очередь мужчинам. Я учился этому у нее. Порой банальные, даже чрезмерно пафосные вещи она говорила так простодушно, что язык бы не повернулся назвать их лестью. Я никогда не сомневался в том, что озвученную ею похвалу она считает истиной в первой инстанции, и всегда верил ее словам. Любым. И безмерно любил их слушать. Никакой особенной тональностью или диковинностью голоса она не обладала, но, когда того ей хотелось, она могла очень сладко смаковать слова - по этой причине мне очень нравилось слушать, как она читает вслух. Я попросил ее об этом, что теперь уже, спустя пол года наших отношений, не вызывало у нее удивления. Не жеманничая, но и не показывая при этом особенного энтузиазма, Джессика поинтересовалась что именно я хочу услышать.
- Прочти мне последнюю книгу, какую ты читала. - Ответил я ей на это.

- Дорогой милый Питер. Ты чувствуешь? У каждого своя личная кома.
Обращение главной героини - жены погрузившегося в кому мужчины - она прочла так, что по спине у меня прошлись мурашки. Ее голос смешал в себе жаждущий порыв выпрыснуть все негодование наружу, злость и обиду на жизнь и на него самого, вместе с вросшей в сердце, словно корни дерева в землю, нежностью к мужу. Мне подумалось, что если бы Джессика кого-то любила и вдруг разругалась в пух и прах, ее голос звучал бы именно так - жестко, порывисто и с любовью. Я очень захотел того, чтобы кто-то так сильно меня полюбил. Чтобы так меня полюбила Джессика.
- У тебя было много мужчин? - Я прервал ее на полуслове. Джессика оторвала сосредоточенный взгляд от книги и удивленно взглянула на меня. Ее круглые брови приподнялись, образуя "домик".
- А как сам ты думаешь? - Поняв без слов, что произведение Паланика потеряло для меня интерес, она закрыла книгу, положив внутрь закладку, и поселила ее рядом с собой на подоконнике. Белая обложка книги с кровавыми буквами, расположившись там, будто заняла свое положенное место. Джессика отвела от меня взгляд, потянувшись рукой к пачке с сигаретами, но не коснулась ее - передумала.
- Думаю, что да. Но сколько? - Поражаясь своей прямолинейности, я как-то резко замолк. Побоялся, что перешел границы. Джессика усмехнулась, вздрогнув всем телом и обхватив себя руками. Она наклонилась назад и прислонилась спиной к стеклу, отворачиваясь от меня и устремляя свой взгляд на небо. - Все так думают. Почему-то моим знакомым, даже когда я еще была девочкой и у меня не было никаких отношений, казалось, что у меня есть ухажер постарше меня, с которым я держу отношения в тайне.
- Ты была очень дерзкой и гордо отшивала всех ровесников? - Смеясь, спросил я, вспоминая свою первую любовь.
- Нет. Если я кому-то и нравилась, им не хватало смелости мне об этом сказать. По крайней мере, в романтическом ключе.
- И?
Она посмотрела на меня, вопрошая взглядом.
- Сколько у тебя было мужчин?
- Видимо, для тебя это важно, - констатировала она, чуть прищуривая глаза. Мы внимательно смотрели друг на друга. Джессика ждала, когда я отступлюсь от своего вопроса, но я не отступал. Порой мы понимали друг друга без слов. - Ты поверишь мне, какое количество я бы не назвала?
- Ну само собой! - Я сам не заметил, как стал напряженным. Свой ответ я воскликнул слишком громко и осекся. - Разве что, кроме того, что я у тебя первый.
- Да, это было бы удивительно, - сбивая серьезный настрой беседы, рассмеялась Джессика и рассмешила меня. Я жил с уверенностью, что она не отдавала себе отчет в том, как умело она манипулирует человеческим настроением. В том числе своим. Как я уже говорил, будучи обычно серьезной и даже меланхоличной, Джессика могла внезапно переключиться на веселое настроение и воссоздать вокруг себя ощущение радости, самого настоящего праздника. Будто что-то у нее в голове переключалось и запускало механизм того или иного настроя. Только для этого ей требовался толчок. Совсем небольшой. Стоило немного повернуть ее в сторону необходимого направления, как она воодушевлялась и шла напролом по выбранному пути. Правда, она умела и остановиться в своем запале, едва ощутив, что его становится много. Джессика со мной всегда очень гармонично чередовала спокойствие и безмятежность с сумасшедшим весельем, в котором мы, перебивая друг друга, громко выкрикивали шутки. А затем она затихала, потом вновь могла предаться бурным эмоциям - зависело от того, что больше подходило моменту. В эмоциональном плане я всегда чувствовал себя с ней, как в своей тарелке.
- Ты у меня четвертый, - помолчав, ответила она. Я ей солгал, ибо впервые за все время нашего знакомства я ей не поверил. И не смог того от нее скрыть. - Но ты мне не веришь, - тот час констатировала она мои мысли. - Однако это правда. Как и то, что у тебя было много женщин.
- Почему ты так решила? - Хоть это и правда, я все же удивился ее безапелляционному тону заявления. Даже если бы я начал заверять ее в обратном, она бы не поверила мне ни за что.
- Когда мы с тобой только начинали спать вместе, ты по-разному меня ласкал. Конечно, мы искали подход друг к другу, но ты делал это иначе.
- Иначе?
- Угу, - протянув первый слог, второй она завершила шаловливой интонацией. Мы оба усмехнулись. Джессика задумалась, подбирая правильные слова, а я молча ожидал ее пояснений, томимый любопытством. - Помнишь, когда мы собирались с тобой пойти на выставку в прошлом месяце, я долго подбирала кулон к водолазке? Я не искала наугад. Я четко перебирала допустимые варианты. Я знала наверняка, что один из них точно подойдет -  нужно только понять какой именно. Так и ты.
Не ожидая такого длинного сравнительного пояснения, я даже сел на месте. И вспомнил тот момент. Впервые за все время Джессика позволила мне увидеть, как она собирается и прихорашивается к выходу. Прежде, даже если я оставался у нее и мы шли куда-то вместе, она скрывалась от меня в ванной. Скрыться в ее квартире больше и негде было, ибо все отведенное под ее очаг пространство она не стала делить стенами на несколько комнат, хотя из и них получилась бы парочка просторных. Вся ее квартира была одним большим квадратом, в котором удобно размещались кухня, гостиная и спальня, плавно переходя друг в друга. И только ванная комната оставалась эдаким тайником, чем-то личным и интимным. Потому тот раз, когда она при мне, сидя за туалетным столиком, наносила макияж и подбирала украшения, я запомнил очень хорошо. Продолжая внимательно слушать Джессику, я поднялся с кровати и пошел к ней.
- Ты пробовал на мне те ласки, какие использовал с другими женщинами. Сначала с одной, затем с другой. Признаться, я сбилась со счета. Как я говорила, во время секса я перестаю думать.
- Со мной, - добавил я, уточняя сказанные ранее ею слова. Улыбаясь, она подтвердила. Встав напротив, я ладонью огладил ее лицо. Она прикрыла глаза и плотнее прижалась к ладони - я ощутил, как в моей руке приподнялась ее щека от улыбки. - Но мне это не помогло.
- Нет, - согласилась она, не открывая глаз. - Мы нашли свою дорогу и до сих пор идем по ней. Впереди нас ждет еще масса открытий.
Ее слова меня приободрили. В душе даже будто что-то засияло, ибо я не надеялся услышать подобное. Джессика, едва мы перешли к близким отношениям, сразу запретила мне мечтать о большем. Твердо и решительно. Но я ее не послушался. Приподняв пальцами ее лицо за подбородок, я склонился к ней и поцеловал. Джессика не лгала мне, говоря, что занимаясь сексом, перестает думать. Она переставала уже с прелюдии и полностью отдавалась ощущениям. Никогда она не целовала меня и не ласкала просто потому, что так надо. Если она целовала, то вкушала каждое мгновение поцелуя. Если обнимала, то не упускала ни секунды, ни одного сантиметра кожи. Если отдавалась мне в постели, то буквально до изнеможения. Она была непохожей на всех женщин. Она была самой желанной из всех. Но, к сожалению, не моей.